Изменник

Еременко мрачно кивнул головой и выпил третий стакан водки налитый услужливым Галаниным, трясущейся рукой долго ловил колбасу. Галанин внимательно смотрел на его опущенную голову: «Да вы это так близко к сердцу не принимайте. Все это пустяки, повторяю, я это замял, но меня беспокоит очень другое. Ваше поведение мне не нравится… Я вижу как вы сторонитесь ваших сослуживцев немцев, а это мешает работе. На прошлом вечере, когда господин Шубер поднял бокал за здоровье Гитлера, вы сделали вид, что не расслышали и продолжали говорить с Бондаренко. К счастью никто кроме меня этого не заметил, все немцы были пьяны, а Шульце в особенности! К чему эта демонстрация? Кому и что вы докажете этим вызовом? Я должен вам заметить, что вы, как военный переводчик, присягали Гитлеру, следовательно, если вы поступились совестью один раз, одним глотком водки вы бы не подавились! Наконец, вчера я узнал, что, несмотря на мой приказ, вы продолжаете есть у себя, а не за общим столом с зондерфюрерами. Что это значит? Тут мне все непонятно. Наверное потому, что я слишком мало обращал на вас внимания, потому что все время был очень занят. А ведь понять я вас должен, и мне должно быть это нетрудно. Ведь мы оба эмигранты, бывшие белые воины. Если в мелочах мы можем расходиться, то в основном мысли у нас должны быть одинаковы, а именно: борьба до окончательного уничтожения коммунизма в России. Не так ли?»

Еременко поднял голову и посмотрел в упор на Галанина, зло засмеялся, показав белые ровные зубы: «Как раз наоборот, в главном то мы с вами и разошлись навсегда… да, в главном и хотя мы оба эмигранты, думаем мы по разному. Вы смеетесь! Можете, но смешного здесь очень мало. Вы, Галанин, служите немцам не за страх, а за совесть, вы думаете с их помощью добиться свержения Сталина и не видите, вернее не хотите видеть, что немцы несут с собой не освобождение народа, а рабство в тысячу раз хуже, того воображаемого рабства, которое вы нашли у большевиков. Немцы пришли колонизировать вашу великую Россию, истребить все лучшее непокорное, оставить рабов и кнутом заставить их работать на избранную расу! И что мы с вами сейчас делаем? Мы — изменники, при помощи своего знания этого проклятого языка, помогаем им поработить наш народ». Еременко опять выпил лишнее и говорил то, что уже давно его мучило.

Галанин слушал его внимательно, не перебивая и смотрел в окно на бледно голубое весеннее небо. Когда Еременко, наконец, задохнувшись, кончил говорить, снова налил стаканы и чокнулся: «Выпьем… вот так… да… много вы говорили, обо всем этом я сам часто думал и, дурак, мучился, но перемучился и вот к какому выводу пришел. Я не изменник, ни с юридической точки зрения, ни с моральной. Юридически я не изменник, потому что никогда не был подданным Советского Союза. Я начал воевать с этой сволочью в Петербурге, продолжал эту борьбу на юге, сначала с Корниловым, потом с Деникиным и наконец с Врангелем. Потом покинул родину, потом большевики меня лишили подданства, хотя я никогда их подданным не был. Все равно, и я бесподданный продолжаю с ними борьбу теперь вместе с немцами, потому что они все время пока я был за границей продолжали мучить и уничтожать мой народ. Морально я считаю себя поэтому обязанным помочь моему народу сбросить с себя это проклятое иго. Где здесь вы умудрились найти измену? Успокойтесь не мучайте себя и служите честно тем, которые нам помогают это иго свергнуть, ибо без немцев этого мы никогда не добьемся. Ну что? Убедил я вас?»

Еременко внезапно с бешенством стукнул кулаком но столу: «Нет не убедили и попомните мое слово, этот народ, который вы стараетесь так освобождать раздавит вас и всех, кто с вами, как вредных и опасных насекомых!» Галанин встал и подошел к Еременко, который побледнев, тоже встал: «Что не ожидали?» — «Нет не ожидал! Вот что, прежде всего успокоитесь и возьмите себя в руки и не стучите кулаком по столу. Здесь я хозяин и я один могу это делать. И потом, будьте уж до конца откровенны! Говорите правду и не виляйте! Если вы так думаете, то с какой целью вы сюда приехали? Саботировать нашу работу в тылу? Тогда не советую, замечу, повешу!» — «Я приехал помочь моему народу!» — «Но каким же образом?»