Изменник

Она начала говорить и он смотрел на нее с удивлением, и сначала ничего не понимал… говорила она не по-русски, а переводила речь старика на плохой немецкий язык, переводила не совсем точно, ничего не сказала о победоносной немецкой армии, забыла о евреях и коммунистах, которые пили их кровь… только добро пожаловать она перевела точно и отчетливо, и ее глаза при этом стали особенно враждебными и насмешливыми. Галанин молчал… только теперь он все понял: его братья, русские люди, к которым он пришел, приветствовали не его, Галанина, а немецкого офицера, проклятую форму которою он напялил для того, чтобы приехать домой. Поэтому все его волнение, его любовь к ним и их радость по поводу прихода немцев были смешны и непристойны. Все это глупое недоразумение слишком затянулось и его надо как можно скорее кончить. Лихорадочно он подыскивал слова и не находил их и не знал почему, что его смущало больше, это глупое недоразумение или насмешка этих синих, или зеленых, или серых, чертовски неприятных глаз. Наконец махнул рукой.

Ну что же, принимают его за немца — тем хуже для них и нее. Он и будет немцем и выведет эту девчонку на чистую воду. Ясно, что она большевичка, как возмутительно переводила речь этого старого осла! По-немецки и, конечно, безукоризненно, он поблагодарил старика и сунул поднос, пришедшему наконец в себя, Шмиту: «Скажите мне, есть ли в городе ваши русские солдаты и что это за люди с палками?» Старик снова начал говорить и девушка переводить и через несколько минут положение уточнилось.

Галанин узнал, что красная армия оставила город еще утром, после последней стычки у Озерного; саботажники, которых удалось поймать, взорвали электростанцию, но пожар уже почти потушен, в городе образована самоохрана, пока только с палками для порядка.

Галанин со своей машиной стал центром тесного круга любопытных, которые весело переговаривались, рассматривая своих победителей. Вражды не было и чувство страха и неуверенности перед этим городом постепенно сменились спокойной радостью, как это бывало после удачного боя. Только одно портило настроение — недоразумение с переводами оставалось и углублялось, в то время, как он совсем не нуждался в переводчице, которая старательно продолжала переводить простые русские фразы на ломанный немецкий язык, она его утомляла и раздражала. Но теперь было уже поздно прекратить эту комедию и он терпеливо выслушивал ее переводы, перед тем как по-немецки отвечать.

Между тем, Шмит окончательно пришел в себя и при помощи самоучителя объяснил русским обстановку на фронте: «Сталин капут… германцы на Москва». Напоминание о Сталине заставило Галанина внимательней посмотреть на неуклюжую массивную фигуру из бетона, около которой он беседовал с представителями города: «Это что такое!»

— «Это Сталин!» перевела девушка. «Я прекрасно это знаю. Но что он здесь делает? Почему до сих нор не убрали этого болвана!» грубо кричал Галанин. Переводчица смотрела на него с плохо скрываемой ненавистью и молчала, к ней на помощь пришел только что подошедший Шаландин, поняв причину крика Галанина: «Скажите ему, Вера, что я его сейчас взорву толом. Эта сволочь давно уже у нас в печенках сидит… пусть успокоится, мы его в два счета к чертовой матери отправим». Повернувшись к окну дома, где еще висела вывеска горуправления, он закричал: «Давай, давай». И сейчас же из окна с древком опустилось и с тихим шелестом развернулось красно-сине-белое знамя, в толпе сняли шапки, один старик заплакал: «Вот он наш родимый флаг, не то, что эти дурацкие тряпки красные».

Галанин как зачарованный смотрел на знамя, на толпу с шапками в руках, на слезы на глазах Шаландина, его рука невольно потянулась к козырьку фуражки. Шмит открыв рот последовал его примеру и было несколько минут молчания, потом переводчица начала снова переводить о том, что в городе полное спокойствие, что пожар потушен, что у складов и мастерских им поставлена охрана, которую, если немцы разрешат, он вооружит автоматами и винтовками, брошенными бегущими солдатами.