Изменник

Ей придется все бросить, как будто она, как обычно, ушла на работу. Для них не составит труда в случае чего ее найти, но если ее здесь не будет, возможно, они и оставят ее в покое. Положение дел все же слегка изменилось со времен ежовщины, когда за каждым политзаключенным в тюрьму следовала бесконечная процессия из жен, братьев, мужей, сестер…

Вот ее лекции с курсов статистики. Их она оставит с удовольствием. Картонная папка с Колиными детскими рисунками и первыми сочиненными им рассказиками. Она не займет много места.

Она тянет за тесемку и открывает папку. На нее глядит ее собственный портрет: маниакальная улыбка, огромные руки, распахнутые в приветственном жесте. Он даже нарисовал правильное количество пальцев. Внизу печатными буквами старательно выведено: «Аня».

На даче она снова начнет рисовать. Там у нее больше не будет отговорок. Она и так слишком долго заполняла суетой каждый свой день, лишь бы не всматриваться в то, что ее окружает.

Еще одна машина замедляет ход. Ее сердце начинает биться чаще и снова успокаивается, когда машина проезжает мимо.

«Беги, Аня! Беги прямо сейчас!»

Сумка собрана. Деньги у нее в сумочке. Уже шестой час. Ей нужно поесть и облачиться в несколько слоев одежды.

Все готово. Анна надевает коричневую шерстяную юбку и кремовую блузку, сверху свободное голубое платье, а поверх него длинный вязаный свитер Андрея. Затем черную куртку, пальто, сапоги. Голову она обматывает толстым вязаным шарфом, а на груди завязывает шаль. Анна поднимает одну из двух сумок, взвешивает ее в руке — она легко их дотащит. Нужно всего лишь дойти до трамвайной остановки, а трамвай довезет ее до вокзала. За короткую поездку на электричке она отдохнет, а там уже не важно, сколько раз она остановится отдохнуть по дороге на дачу. Как только она выедет из города, торопиться ей будет незачем.

Она садится на стул у двери в гостиную. Теперь она действительно уезжает. Возможно, больше никогда сюда не вернется. Да и в любом случае она, скорее всего, потеряет право на ленинградскую прописку.

Комната, которая видела так много событий из ее жизни, спокойно взирает на нее. В эту комнату она бежала после школы, когда была маленькой, всегда надеясь, что мама окажется дома, хотя знала, что в девяти случаях из десяти Вера, конечно же, будет в больнице. Здесь, в этой квартире, она впервые повстречала Андрея, когда однажды рано утром он постучал в дверь с известием, что ее отец ранен. Она боялась стука в дверь даже тогда. В этой комнате она спала, обняв Колю, рядом с Андреем, накрывшись всеми пальто и одеялами в доме, в то время как окна покрывались изнутри инеем, а метроном, звуки которого передавали по радио, все стучал и стучал, отсчитывая медленно тянущиеся часы блокады. Здесь она подогревала молоко, чтобы в первый раз покормить дома новорожденного Колю, и руки у нее тряслись, потому что она все еще была потрясена смертью матери. За дверью, в Колиной комнате, умер отец. А в этой кровати был зачат ее ребенок.

Но комната молчит. И впервые за все время Анна понимает, насколько стара эта комната. Она была здесь задолго до ее рождения, до того, как в нее переехали жить Левины, и она по-прежнему будет здесь, спустя много лет после ее смерти. Анна лишь часть жизни этой квартиры, а не вся ее жизнь. И, по правде говоря, наверное, очень небольшая часть. Если завтра в нее въедут Малевичи — а они всегда кидали вожделенные взгляды в ее сторону, — она точно так же примет их.

«И город наш тоже такой, — думает Анна. — Мы его любим, а он нас — нет. Мы как дети, которые цепляются за пышные юбки красивой и вечно занятой матери.

А теперь мне пора идти».

21

Больше недели прошло с тех пор, как Андрей выпал с конвейера. Его пока не вызывают на допросы. Каждое утро его выводят из камеры в сопровождении двоих охранников. Это называется «санитарная повинность»: он должен опорожнить вонючую парашу, воспользоваться туалетом и умыться. Охранники держатся поблизости. Даже в туалете на двери есть глазок. Он ни разу не видел другого заключенного, но на второе утро, когда взял в руки обмылок с раковины, увидел, что на нем что-то нацарапано. Быстро, прикрывая его ладонью, он прочел надпись — «ПВН» — и тут же стер ее большим пальцем. Примерно секунду он не мог сообразить, что она значит, а потом понял, что это были инициалы. Другой заключенный пытается сообщить, кто он.

— Пошевеливайся!

В тот день ему не хватило времени. Охранники уже торопились отвести его обратно в камеру.

— Руки за спину! Пошел!