Изменник

Они все струсили. Все произошло в нарушение приказов. Всему свое место и время. А теперь заключенный в ужасном состоянии. Кровь все еще течет, не останавливаясь. Доктор пошел к столу, взял марлевый тампон, прижал его к ране.

Кровь на полу перемешалась с рвотой.

— Не трогайте мою голову, — громко сказал Андрей.

Его снова затошнило. Нет, вроде стало отпускать. И тут же тьма сгустилась у него перед глазами. Он больше не видел ни доктора, ни помощника позади него. Он вдруг ощутил ни разу до того не испытанное им чувство. Оно росло, поднималось и грозило захлестнуть его с головой. «Обреченность», — мысленно произнес он. До этого он никогда не произносил этого слова, но стоило только назвать, и он сразу ее узнал. Он не должен ей поддаваться. Не может впасть в нее. Что бы ни случилось, он должен оставаться в сознании.

Андрей сделал глубокий вдох и наклонил голову, но тьма, подкравшаяся сзади, хлынула вперед и затопила его.

А теперь он в камере. Кровь коркой запеклась у него на рубашке. Свитер тоже жесткий от засохшей крови. Аня сумела бы ее отстирать. Доктор приклеил марлевый тампон ко лбу лейкопластырем. Андрей не помнит, как одевался.

Внезапно над головой у него раздается грохот. Это откинулась заслонка в узком окне на двери. Раздается окрик:

— Встать! Сидеть не разрешается!

Андрей медленно встает на ноги. Головокружение возвращается, но не с такой силой, как раньше. Он прислоняется к стене.

— Встать! Прислоняться к стенам не разрешается!

Андрей встает посередине камеры, отвернувшись лицом от двери. Он свешивает голову вниз, чтобы снова не потерять сознание. В баке в углу бродит дерьмо. К счастью, он больше не чувствует вони. Каменные стены не оштукатурены. На высоте в три четверти от пола в стену, примерно в метре один от другого, вбиты два здоровенных крюка. Пол тоже каменный. Тянет сыростью, ему очень холодно, но, возможно, это из-за шока. Может быть, они находятся под землей. Он пытается вспомнить, как уходил из ярко освещенной комнаты и что было потом, но все, что осталось в памяти, — это как они шли сюда по коридору. Может, они спускались по лестнице, а может, и нет.

Он прислушивается. Откуда-то издалека доносится звук капающей воды. Снаружи, в коридоре, слышны шаги, медленные и равномерные. Должно быть, дежурный охранник. Пауза, кашель, шаги возобновляются. Он напрягает слух, пытаясь уловить хоть какое-нибудь подтверждение присутствия других людей. Они прошли мимо множества дверей, расположенных по обеим сторонам коридора. Наверняка за ними тоже люди, те, кого недавно арестовали.

Не может быть, чтобы они оставили его здесь надолго. Андрей полагает, они нарочно держат заключенных в неведении относительно происходящего. Некоторые врачи поступают так же. Пациент низводится до номера истории болезни, он не знает, что будут делать с его телом дальше и для чего. Андрей всегда боролся против такого подхода.

Но он срабатывает. Конечно, срабатывает. Именно поэтому они применяли его веками и продолжают применять. Опять этот звук, будто что-то капает. Андрей не может понять, откуда он доносится. На короткое время он, кажется, заснул стоя, но теперь снова полностью пришел в чувство. Он ощущает сырость на лице. Снова пошла кровь, она течет из-под повязки. Подобная рана требует швов, но дело не в этом. Этот идиот даже не смог как следует ее забинтовать. И тампон нужно было прижимать дольше. И, конечно, пациент при этом должен лежать.

Андрей смотрит вниз на каменный пол. Снова слышен звук падающих капель, и до него доходит, что это капает его кровь. Он видит, как она разбивается о пол.

Кровотечение не опасное, но рано или поздно он от него ослабеет. Его нужно остановить. Очень медленно, чтобы не привлекать внимания охранника, если тот смотрит в глазок, он втягивает левую руку внутрь рукава. К счастью, Аня связала рукава немного длиннее, чем надо. Теперь он высвободил манжету. Он поднимает руку и крепко прижимает манжету к промокшей повязке на лбу. Рукав прикасается к его лицу. От него пахнет домом и кровью.

Анна садится в трамвай, который едет прямо к дому Маслова. Трамвай набит, но она пробирается вперед и находит свободное место. Она закрывает глаза и погружается в темноту. Какая роскошь, просто сидеть и ехать в полной темноте. Трамвай раскачивается и звенит на ходу. Мужчину, стоящего рядом, качнуло вперед, и он хватается за ее плечо, чтобы не упасть. Она смотрит ему в глаза. Ему около шестидесяти, у него лицо человека, изнуренного тяжелым трудом.

— Извините, — говорит он.

— Ничего страшного.

Она снова прикрывает веки. Следующие десять минут ей не нужно ничего делать, только следить за тем, чтобы не заснуть и не проехать свою остановку. Ее тело раскачивается вместе с вагоном. Внутри нее ребенок плавает в своей собственной темноте. Она чувствует, как он шевелится. Его движения становятся сильнее с каждым днем. Наверное, скоро она сможет сказать, что он пинается. Если все говорят «пинается», то очевидно, это верное слово.