Изменник

В Нормандии было очень плохо. Фронт был еще тверд, но была уже угроза прорыва на парижском направлении. Грозила катастрофа: отступление за Рейн и потом… страшно было подумать, что будет потом! Лучше не думать, а действовать, всеми силами, что бы помочь слабеющему фронту. Так как железные дороги систематически разрушались авиацией союзников, нужно было обеспечить подвоз подкреплений, боеприпасов и продовольствия по национальным дорогам. Но эти дороги внезапно оказались под угрозой макисаров-террористов, как упорно называли их немцы. Эти дороги нужно было сделать безопасными, во что бы то ни стало, самими беспощадными способами. На наиболее угрожаемые посылались батальоны: восточные и охранные с инструкциями подавить самыми решительными мерами начавшееся восстание! Командиры их получили «Carte Blanche» убивать, вешать и расстреливать, пытать, жечь и взрывать населенные пункты, но добиться спокойствия и порядка. Такие же инструкции получил и восточный батальон капитана Баера. Получил боевое задание очистить Морван от террористов и обеспечить безопасность дороги Отен-Невер.

Собрались в два счета и в одно прекрасное летнее утро батальон ушел в направлении Морвана, уехал на автобусах, на легковых машинах, на телегах и на велосипедах. Галанин с первым взводом остался еще на один день что бы принять пополнение — 102 украинцев, присланных Аккерманом, только что эвакуированных из России, уже полностью очищенной красной армией. Среди этих украинцев было четыре добровольца из «Остов» рабочих, которых вызвал Галанин по просьбе его солдат, — сам месяц тому назад подписал свое согласие, принять их на службу в батальон: Комарова, Семенова, Акимова и Петренко… На опустевшем дворе штаба батальона, где стояли автобусы для перевозки пополнения дальше на Морван, выстроились все 102 бойца. Жуков со списком в руках делал перекличку, рассматривал новичков и крутил головой.

Был ими недоволен, люди стояли сумрачные и злые, за исключением добровольцев из остов, отвечали вяло и недружно на вопросы, замечания Жукова обходили враждебным молчанием. Когда он скомандовал смирно и приложив руку к козырьку докладывал подошедшему Галанину, насмешливо улыбались. Внутренне возмущались и смеялись над этой, как будто, совершенно ненужной процедурой, устали и не верили ни в победу, ни в возвращение домой. Вдруг вздрогнули и насторожились услышав крик подошедшего начальства. Галанин говорил и кричал долго, одновременно опытным взглядом изучал новичков, выбирал из них людей способных ему помочь в освоении этого сырого материала. Закончил шуткой: «Сейчас вы закусите перед дорогой и отдохнете, со двора не уходите, — через два часа едем в гости к террористам. До сих пор мы, кацапы, были одни с ними и чувствовали себя неплохо, надеюсь что с вами хуже не будет, покажите мне на что способны хохлы когда их угощают вместо галушек свинцом! Все!»

С удовольствием видел, как большинство из новобранцев засмеялось, в особенности левофланговый, в котором было что-то знакомое. Маленькое кривое тело на котором мешком сидел немецкий мундир, одна нога, как будто, короче другой, из под слишком большой каски сдвинутой на лоб косили знакомые глаза… подошел к нему поближе, посмотрел внимательней и, вдруг, узнал!

— «Вы! Аверьян? Какими судьбами вы к нам попали?» Аверьян постарался стать смирно, вместо груди выпятил живот и объяснил: «Я самый, господин комендант. Приехал по вашему вызову!.. Наш К. теперя уже окончательно забрали красные, Евдокию с детьми забрали партизаны, меня убить грозили, потому что я немцам служил, сначала вам, а потом за могилками ходил! Так я с остами уехал, написал Шурочке Жуковой, попросился к вам, она мне и прислала от вас бумажку, вот я и приехал. Раз пропадать приходится, так лучше в одной куче с вами!» Объяснял, а сам глазами ел своего коменданта, все тот же: в белом кителе, разве только чуток побелели височки и в усах начала путаться паутинка, а остальное все то же, грозен и милостив в одну и ту же секунду.

Слушал знакомый ворчливый голос товарища белогвардейца: «Лейтенант Жуков, пусть люди едят и отдыхают, а вы пройдите ко мне в канцелярию! В канцелярии стояли пустые голые столы и висел полуободранный портрет Гитлера, недовольный Галанин объяснялся с Жуковым: «Каким образом Аверьян очутился здесь? Кто мне устроил эту пакость?» — «А он все время с нами переписывался и тогда, когда был в К. и потом, когда бросил свою семью и бежал спасаться в Германию. Там чуть не сдох от работы. Писал, умолял Шурочку принять его в батальон. Она меня уговорила, я и записал его фамилию и вам на утверждение подал.»