Изменник

Галанин от души смеялся над горем дяди Прохора: «Да, ваш домострой теперь в самом деле не у места. Вот подождите выйдет замуж — наверное переменится». — «Переменится? Чорта с два, вот вы послушайте меня дальше. Она у нас невеста и Ваня-жених ее, гуляет с ней как полагается. Хороший, умный паренек, инженер-механик к тому же изобретатель. Но разве все это его устроит? Вот послушайте, как эта коммуна проклятая напакостить может. Гуляют они, значит, два года, а что толку? Раз… этой весной пошли они раз в сад на скамеечке посидеть. У нас все в цвету и вишни цветут и яблони, ну просто с ног валит их духом. А соловьи, соловьи… так и разливаются, в общем все для того, чтобы гулять. Мы ничего — ладно пусть там поцелуются, помилуются, а мы им не будем мешать. Но только смотрим — совсем темно стало, а их нет. Встревожились, дело тут молодое и дурное, долго ли до греха, нужно спасать положение пока не поздно. Пошли мы потихонечку посмотреть при чем они там есть, зашли за кустами к той самой скамейке и что же мы видим, как вы думаете? думаете сидят там в обнимку и целуются и так далее? Совсем даже наоборот! Ваня тот, действительно, с нее глаз не сводит, из за луны так явственно видно как зеленеет и трясется… а она, тьфу, прямо смотреть противно, сидит прямо, не шелохнется и на него даже никакого внимания, прямо как на митинге ихнем, словно ворона каркает: тут тебе и пятилетка в четыре года и наши достижения в тяжелой промышленности и там как их, эти самые, загибы и перегибы… и то и дело: товарищ Сталин — сказал, предвидел, уточнил. Плюнул я с горя на кусты и потащил Маню домой… раз уж Сталин там бояться нам за ее честь никак не приходится.

Долго мы еще сами сидели и горевали, а как она сама пришла, Ваня видно от ее учения сбежал, тут уж моя на нее накинулась: «Верочка, да что же это у тебя получается? Да разве это у тебя любовь? Смотри как он на тебя смотрит, глазами моргает? А ты ему этим иродом Сталиным голову забиваешь! Ох, чует мое сердце ничего у вас не получится, не буду я внуков няньчить…» А она, дуреха, над нами же смеется: «Что это вы ко мне с вашей любовью пристали? Все это второстепенное, никакой такой любви нету, существует, конечно, половой подбор, этого у нас пока еще нет, но главное между мужчиной и женщиной уважение и дружба».

Тут и я уже не выдержал, очень обидно стало за такую глупость и намеки, кричу изо всей силы: «Да за что, нас Бог тобой дурой наказал. Вот нарежу опять розог и всыплю тебе по первое число. Скажите на милость: половой подбор, уважение. Да разве детей с уважением делают? Нет, дура. Если ты правильно любишь, ты его, Ваню, даже иногда и презирать можешь и даже по морде его, подлеца, съездить. А потом, смотришь, поцелует он тебя и все снова забыто и еще горячее его любишь. Любовь — она от Бога, а не от этого сволочи-Сталина. Ну да разве ее уговоришь? Смеется она, мою целует, та ее сразу и простила. И опять, значица, я один против двух баб стою, попробуй ка поборись. Никак невозможно — отступил и выпил с горя..»

Галанин продолжал смеяться: вот она какая, с принципами девица, а все таки это все ей не мешает веселиться и кокетничать с Розеном. Снова уединились оба, она ему что-то напевает, а он, скотина, все старается ее обнять, но без успеха. Дядя Прохор посмотрел по направлению взгляда Галанина, внезапно встревожился: «Посмотрите, что это с вашим другом, Алексей Сергеевич?» Розен, протирая монокль носовым платком, шатаясь пробирался к двери. «Куда это он?» волновался Столетов: «А ну-ка, полиция, сюда, держите его, сейчас падать будет». Дядя Прохор с полицейскими уже окружили Розена, который начал медленно садиться на пол, около него сразу собралась суетливая толпа. «Подождите, держите его за руку и за ноги, вот так… поднимайте… несите, да головой, головой, не стукайте, ради Бога! Несите его прямиком к колодцу, там мы его водой отольем, он сразу опомнится и будет сначала пить», распоряжался дядя Прохор.

С шумом и гамом процессия скрылась за дверью, два немецких шофера, Шмит Галанина и Кунц Розена, бросили танцевать и погнались вслед, за ними поднялся было и Галанин, но Вера его остановила: «Алексей Сергеевич, у меня к вам большое и важное дело. Да бросьте вы, наконец, пить, а то с вами будет тоже самое, что и с вашим другом!» Вернувшийся Столетов посмотрел на нее с укоризной: «Глупости говоришь, Вера. Разве мы, русские, не знаем меру? За ваше здоровье, товарищ Галанин!»