Изменник

И, вдруг, когда он пришел совсем в отчаяние и решил окончательно спуститься на дно колодца, с последним отчаянным усилием схватился за край земли и вылез. Открыл глаза и осмотрелся, сначала долго ничего не понимал, смотрел на кусты, на голубое небо, на какую-то козявку, внимательно и долго и не понимал в чем дело… так сильны были эти три боли: головы, руки и горла! Потом начал стараться вспоминать, очень нескоро, но вспомнил, не все, урывками; то видел с колокольни огоньки выстрелов в сумерках теплой осенней ночи, то уходящий отряд под командой Закржев-ского, потом Аверьяна, который лежал рядом с ним и кричал: «Не робейте, господин комендант, всех этих гадов побьем!» Дурак! как будто он, Галанин, боялся… впрочем да… робел… за себя и за Аверьяна! Боялся, что не успеет убежать с ним в лес, и потом колодезь и эта боль, и эта страшная жажда… так пить захотелось, что по привычке сказал: «Аверьян! вина! живо поворачивайтесь!»

Скосив глаза на онемевшую руку, понял сразу почему она затекла… на руке лежала голова, знакомая своим очертанием и цветом волос… Ясно! это был Аверьян, спящий или тоже раненый, как и он, может быть убитый… Свободной рукой схватил за волосы и сбросил эту голову в сторону… Аверьян лег, как будто удобней, показал свое очень желтое лицо! Ясно было что Аверья был убит так как лицо его было страшно желтое и даже синеватое.

Пошевелив пальцами руки, Галанин почувствовал что ему стало немного лучше и он перестал думать об убитом Аверьяне, начал думать о себе, о том, о чем давно не думал. О своей жизни, когда он был рабочим в том городе, где остались его старые знакомые. О том, как он хорошо и спокойно работал на заводе. И какой он был дурак, что променял эту спокойную радостную жизнь на каких то призраков, на тех, которых он никогда больше не увидит, которых наверное никогда и не было, которые, наверное, ему приснились здесь в кустах, под синим небом! Черт бы его побрал, его и этих остов! Что же получается? Получается то, что они все убежали и бросили его одного умирать здесь в кустах с мертвым пьяницей Аверьяном!

Было отчего заплакать! От горя и жалости, к себе, к Аверьяну, к тем сорока девяти, которых он все-таки успел похоронить с музыкой и ко многим другим а главное, к Шурочке! Плакал и жалел долго… но потом все-таки снова начал мечтать о том, как бы выпить! Посмотрел на пояс Аверьяна и вдруг увидел пристегнутую к нему большую двухлитровую фляжку и вспомнил… Так ясно, как наяву… Когда уходили из деревни, Аверьян подошел к нему и дал попробовать из своей фляжки крепкого, горького вина, с торжеством хвалился: «Для нас обоих, когда будет мучить жажда.»

И получилось то, что ввиду смерти этого чудака все два литра вина во фляжке принадлежали по праву ему, Галанину, нужно было действовать как можно скорее… сам удивился откуда взялись у него сила и энергия: стал на колени, отстегнул фляжку от пояса Аверьяна и жадно выпил несколько хороших глотков чудесного горького вина и выпив, начал страшно торопиться, что бы идти, встал бодро на ноги, пощупал больную голову: ничего особенного, на скуле что-то разбито! как будто немного шла кровь, а в остальном все в порядке, руки действуют и ноги держат, выпил еще побольше чтобы набраться сил и храбрости, снял куртку и закрыл ею мертвое лицо Аверьяна.

Стало прохладней и веселей, чтобы было еще веселей, снял сапоги и носки, схватил свой автомат, проверил его исправность, в кармане нащупал две французские яйцевидные гранаты и пошел не оглядываясь быстро и легко вниз в Швейцарию, шел, не останавливаясь, вышел на дорогу, увидел дома и смело пошел к ним, бояться было нечего: швейцарцы, конечно, были добрее и лучше всех народов на этой проклятой земле, — это и было видно по их добрым немного испуганным лицам, когда они попадались ему навстречу, по колокольному звону, которым они его встречали. Дошел быстро до церковной площади, где, конечно стояла делегация с хлебом-солью и на ступеньках крыльца церкви знакомое лицо вчерашнего кюре, который почему-то же страшно испугался… вообще все эти чудаки испугались… все… а почему?

Подумав понял: потому что он был командиром 654 Восточного батальона и на его руках было много крови… вспомнил без труда всех, начиная от Херца, утопленного по его приказанию в Сони и кончая Хохловым, которого он сам застрелил и других…