Читаем Изменница полностью

Ловко я ввернула про то, что замуж не хочу, но темпераментная, и все мужчины остаются довольны? Жениться предлагают, между прочим. Но я им отказываю. Нечего баловаться. Если на всех жениться, пальцев на руках не хватит. У кого? У меня? Фи, ну ты и пошляк! Обручальные кольца ведь на палец надевают, не так ли? А ты сразу подумал...

Вообще-то, правильно подумал. И так тоже бывает.

7. НЕВРОТИЧЕСКИЙ ВЫПАД КОКЕТСТВА

Я слышу глас разумного мужчины,

Который пышным фижмам знает цену.

И хрипну я, как будто от ангины,

Горю, теряю силы на измену.

Ах, если бы дистанции хранитель

Пришел, когда мне было 29,

Я бы могла серьезно полюбить и

Быть может, хоть немножечко поверить.

Но 30 мне. И как вы ни прекрасны,

Меня догрызли скепсис и сомненье.

Вы тот мираж, который вижу ясно

В своей сухой пустыне отдаленья.

Ах, если бы... но справлюсь с нежной дрожью,

В зародыше расправлюсь с этой болью.

Вы тот, кого на свете быть не может,

И я вам быть на свете не позволю.

Ага, ты испугался. Я тебя уже заболтала до того, что ты не хочешь никакой другой участи. Слишком много я про себя всякой убедительной неправды рассказала. Хорошо. Раз мы теперь - друзья, причем, задушевные, я должна поведать тебе какую-нибудь душещипательную историю. Ну, как у Пушкина "Я помню чудное мгновенье". Что-нибудь в таком же роде. Но с конкретикой, с реалиями, т.д., т.п., фу ты ну ты... Сокровище мое, ты что, из литинститута сбежал, да? Покайся, я никому не скажу. Хочешь, в шкафу тебя спрячу? Пока не надо? Как скажете, хозяин...

Все вы мужчины, как до стихов доходит - словно из литинститута сбежали. А это вы просто выпиваете все вместе и набираетесь друг от друга. Что ж. Я умная, я приспособлюсь. Но выпивать с вами (мужчинами) не буду, а то неровен час, меня перепутают с десертом. А я и знать не буду. А я люблю знать о себе все пикантные подробности. Все-все! Сама знать и друзьям рассказывать. Поэтому они должны быть такие, чтобы друзьям рассказать было не стыдно. Подробности, не друзья. Друзья нужны всякие.

8. МОМЕНТ ИСТИНЫ

Я одного его всегда любила,

Я одному ему была верна,

А если хоть на йоту изменила

Соперницей Его была Она.

А он был невозможно переменчив,

Неверен был, как всякий идеал.

И как в траве резвящийся кузнечик

Из тела в тело бешено скакал.

Сперва он избирал своим сосудом

Приличных и возвышенных мужчин,

И узнавала я его повсюду

По благородству мыслей и седин.

Потом его как громом поразило

(Иль просто уж такой дегенерат),

Но стало озарять мое светило

Возвышенных и сеющих разврат.

Я постепенно к этому привыкла,

Смирилась, приспособилась почти,

Меня не возмущали в венах иглы

И секс, где женщин более пяти.

Я просто отрешенно наблюдала,

Не ввязываясь в игры - ни в одну.

И наползала тень на идеала,

Как тень земли - на хрупкую луну.

Но как-то я гуляла мимо школы

В раздумьях над одною из задач.

Шел дождь. Играли мальчики в футбол и

Мне под ноги упал тяжелый мяч.

Все замерло. Я мяч толкнула слабо,

Чтоб только уступил дорогу мне.

Шептались пацаны: "Какая баба!

Годков немало, но еще вполне..."

И боже мой! Увидела в воротах,

В кроссовках грязных, в майке до колен

Знакомого и милого кого-то,

Того, к кому давно попала в плен.

Он был так юн, как разве что вначале

Знакомства нашего. И так же был он рыж.

И даже звали... точно так же звали,

Но что он - идеал, не знали лишь.

Он был, конечно, молод для мужчины,

А может, я для женщины стара,

Иль он был слишком стар уже для сына...

Какая непривычная игра!

Но так похож, и так аутентичен,

Что я, взглянув, мгновенно поняла

Не будет больше он менять обличий,

Ведь он - Амур. И мяч - его стрела.

Ничего себе, как меня только что проколбасило!

Как говорят в моем самом любимом фильме: "уф, уф, Марта!".

Итак, я закругляюсь. Поверь моему обширному опыту в написании поэм... это было давно, я же сказала!... заканчивать лучше всего тем же, чем и начинал. Меньше риска. А вдруг финал окажется слабее начала? Поэма получится куцей, как вот этот плюшевый мишка... Лови, а то он ушибется, он старенький. Достаточно повторить еще раз то же самое, и второй план появится, и другой смысл забрежзит, и преемственность проявится. Да и вообще люди любят узнавать знакомое. Так что подхватывай - эта песня хороша. Начинай сначала:

КОНЕЦ

Читаю стихи малолетке.

Но разве она понимает?

Попыхивает сигареткой,

Молчит и стыдливо воняет.

И что в этой жизни есть кроме

Ее полупьяного взора,

Ее привлекательной вони

И зубчатого пробора?

Зверок нелюдимый, зубастый,

Испуганный, бледный, печальный,

Пометом испачканный часто

И в этом почти идеальный,

Идущий на запах инстинкта

И любящий цвет апельсина,

Он в небе моя половинка

И сердца он половина.

Оно отрешенно-бесполо

И ласки берет, презирая,

Оно уважает глаголы,

Задумчиво бродит по краю,

Гитарой звенит басовито

И воет, от страха пьянея

И мне бы... дорога открыта,

Да я уж так не умею.

Не ведая даже о мере

Все губы в сережках железных

Какие прелестные звери

Портвейн распивают в подъездах!

Приходят взыскующей ратью

По наши согбенные души.

Мне сжать бы любое в объятьях,

Но стыдно и трушу.

Читаю стихи малолетке.

Но разве она понимает?

Попыхивает сигареткой,

Молчит и стыдливо воняет.

И что в этой жизни есть, кроме

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза