Измены

— Это копия счета из клиники «Мартингейл», куда вы сначала поместили мою мать, чтобы не вмешалась полиция. А это вот счета, посланные вами за мое обучение в монастыре. — Она прибавила их к предыдущему документу. — И все эти счета выписаны и оплачены фирмой «Тор-Тэк».

Прескотт выдавила из себя презрительную усмешку.

— И что они доказывают? «Тор-Тэк» — компания, которая занимается электроникой, в которой я раньше работала, — я говорила тебе об этом.

— Вы мне тогда не сказали, что Картер Кинсли был владельцем этой компании. Вы работали на него уже тогда. Эти счета доказывают, что он платил за то, чтобы оставить в секрете нервное потрясение его любовницы, и за то, чтобы никто не знал о существовании ее и его незаконнорожденного ребенка.

Картер уже представлял заголовки, которые превратят скандал вокруг Гари Харта в ничто. В его мозгу эхом отдавались слова Анхелы: «Рано или поздно мы все расплачиваемся за свои грехи».

Он, спотыкаясь, на ватных ногах подошел к Ларе.

— Что ты собираешься делать с этими документами? Отдашь их прессе?

Не давая ему до конца потерять голову, Прескотт выступила вперед.

— Позволь мне самой позаботиться об этом, Картер.

— Ты уже однажды это сделала! — в ярости ответил он. — Это все твоих рук дело! Я с ума сойду, если мне придется распинаться перед прессой за твои ошибки.

— У нее нет ни единого доказате...

— Я могу все объяснить, — сказал он Ларе. — Пожалуйста, садись...

Элегантным жестом он указал стул напротив письменного стола и с благодарностью улыбнулся, когда она приняла его приглашение.

— Может, ты чего-нибудь выпьешь?

Лара отрицательно покачала головой.

— Сделай мне «чивас» со льдом, — приказал он Прескотт, словно официантке.

От такого унижения она вся вспыхнула, но повернулась и пошла к бару. Он сел за стол напротив Лары. Отец и дочь долго смотрели друг на друга.

«И это тот человек, чьей любви и признания я жаждала всю свою жизнь, и все, что я сегодня к нему испытываю, — это презрение».

— Ты очень красивая, — наконец почти с гордостью выдавил он. — Ты мне так напоминаешь Анхелу. Я очень сильно любил твою мать. Она была единственной женщиной, которую я когда-либо любил.

Он прокашлялся, создавая впечатление, что ему было тяжело, даже больно говорить об этом.

— Видишь ли, мой отец был против наших отношений с самого начала. Он всегда планировал для меня большое политическое будущее и считал, что из-за своего происхождения Анхела не сможет стать моей женой. Он сделал все что мог, чтобы удержать меня от женитьбы на ней. Он даже добился, чтобы меня отправили в Сайгон на два года, надеясь разорвать нашу связь. Отец вынудил меня жениться на Клаудии.

— Если вы действительно хотели жениться на моей матери, почему же вы согласились на это?

— Никого никогда не волновало, что я хочу. Ты должна понимать некоторые вещи, моя дорогая. Человек с моим положением не волен делать то, что хочет. — Он посмотрел тяжелым взглядом. — Моя жизнь была поставлена на карту с самого рождения. У меня были определенные неоспоримые обязательства перед моей семьей и моей страной.

«Говорит, как речь произносит», — подумала Лара.

— Но не перед женщиной, которую любишь, не перед своим ребенком?

— Естественно, и перед ними тоже. Вот для чего я пригласил вас обеих в тот день. Я хотел объяснить ситуацию Анхеле. Чтобы обеспечить ваше будущее, я предложил сто тысяч долларов.

— В обмен на что? — Лара презрительно засмеялась.

— Разумеется, на то, чтобы она отказалась от... притязаний на меня.

— Как и от надежды, что вы на ней женитесь? Или согласитесь признать себя отцом своего ребенка?

Лара с горечью покачала головой. Она могла себе представить, что испытала ее мать, когда мужчина, которого она любила, пытается откупиться от нее.

— Она отказалась от вашего предложения, так?

Он кивнул.

— Она очень разволновалась. Она вошла в... в транс. Но она казалась совершенно нормальной, когда уезжала отсюда. — Он посмотрел на Прескотт, которая ставила перед ним бокал «чивас»: — Так ведь?

Прескотт поспешила подтвердить его слова.

— Да, она была совершенно здорова, когда я привезла вас домой.

— А потом у нее произошло нервное потрясение, — заключила Лара с нежностью; последний кусочек мозаики встал на место.

— У Анхелы не было семьи, — продолжал ее отец, — и мы подумали, что тебе было бы лучше в пансионе.

Он одарил ее печальной улыбкой, призывающей к симпатии.

— Я понимаю, что тебе трудно понять, почему я не смог признать тебя своей дочерью, хотя я так этого хотел.

— Нет, почему же! Я прекрасно понимаю ваши мотивы. Если бы стало известно — даже в наше время, — что у вас незаконнорожденная дочь, вы бы закончили свою политическую карьеру.

Она замолчала, с удовольствием разглядывая, как ее отец заерзал на стуле.

— Я смогла бы найти в себе силы заставить себя простить вас за то, что вы отгораживались от меня все эти годы. Но я никогда не смогу простить вам того, что вы сделали с моей матерью.

— Ты обвиняешь меня в неустойчивой психике своей матери?