Измены

Боль сделала ее глаза более темными, заставляя его почувствовать себя бесчестным олухом. Кэл с нежностью улыбнулся, как бы оправдываясь или извиняясь.

— Ты и так очень красивая.

Он не был уверен, что толстый слой макияжа или искусно сделанная прическа были дополнением к женской красоте, так как, с одной стороны, они подчеркивали ее достоинство, а с другой — лишали ее всякой индивидуальности. Однако он был ей очень благодарен: это доказывало, что она старается наладить их отношения.

— Ты выглядишь прекрасно, Джулия Энн.

Ее рука непроизвольно потянулась к волосам, которые были зачесаны наверх с локонами на висках и вокруг ее круглого лица.

— Ты действительно так думаешь?

Кэла всегда удивляло, что Джулия Энн не осознавала, насколько она была хороша собой с ее изящными, утонченными чертами лица, мягкими светло-каштановыми волосами и глазами газели.

— Я всегда так думал.

Ее губы, несколько тонкие и имеющие тенденцию опускаться в уголках, растянулись в благодарной улыбке. И снова Кэл был охвачен властью, которой обладал над ней. Это была сила, к которой он никогда не стремился, и, даже наоборот, с удовольствием отказался бы от нее. Он должен был следить за каждым своим словом.

— Тебе нравится мое новое платье? — спросила она, вскочив на ноги в своем нетерпении получить его одобрение.

Платье свободного покроя было розовым — ее любимого цвета, — сшито из легкой летней ткани. Двойной слой рюшек, окаймлявших глубокий вырез, открывал ее высокую изящную грудь.

— Мне очень нравится. — Его рука потянулась поправить мягкие складки: — Даже очень.

Она отступила, и материя выскользнула из его руки.

— Тебе не кажется, что оно меня толстит?

Она так и не сбросила те двадцать фунтов, которые набрала, пока вынашивала Брайана. Это, конечно, отразилось на ее фигуре при росте в пять футов пять дюймов, но ее вряд ли можно было назвать толстой.

— Ты прекрасно выглядишь, Джулия Энн.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку.

— Каролин помогла мне выбрать это платье, — сказала она. — Ты же знаешь, какой у нее замечательный вкус.

Так как Джулия Энн считала «неудобным» приглашать свою лучшую подругу в их квартиру, Кэл встречался с Каролин только однажды, на их свадьбе. Но у него было такое чувство, что он знал ее очень близко: редко проходила неделя, чтобы ее имя не упоминалось, обычно за обедом, и всегда с тоскующей завистью.

Благоразумная Каролин, муж которой преуспевающий биржевой маклер, купил пятикомнатную квартиру в Аппер Ист Сайд, была удачливее всех, кого знала Джулия Энн. Каролин получала настоящие бриллианты на день рождения и натуральные меха на Рождество.

Дошло до того, что Кэл просто не мог выносить упоминания имени этой женщины.

— Каролин взяла меня с собой в свой очередной вояж в «Блюми», — сказала Джулия Энн. — Я была потрясена тем количеством денег, которые она тратит на платья, и она говорит, что ее мужа не волнует их цена.

Ее охватила тоска.

— Они отбывают на три недели на французскую Ривьеру.

Хотя Кэл мог понять тягу жены к красивым вещам, но ему надоело постоянное напоминание того, что он не может ей дать их.

— Ты должна была выйти замуж за биржевого маклера, — огрызнулся он, прежде чем успел остановиться. — Тогда бы ты полетела на Ривьеру.

— Кэл, я не имела в виду...

Он отвернулся от нее.

— Пойду посмотрю Брайана.

— Мальчик спит.

Не обращая внимания на ее протест, он большими шагами вышел из комнаты и по узкому коридору, смягчая шаги, приблизился к открытой двери спальни сына. Брайан спал на боку, тихо дыша, с прижатой к груди новой игрушкой. Лягушка Кермит, его спутник во время сна, была отброшена в ноги.

За последнее время волосы сынишки потемнели, но приглушенный свет ночника высвечивал все еще светлые пряди. Он был четырехлетним крепким, полным жизни, озорным мальчишкой, но спящий он выглядел таким маленьким и беззащитным. Игрушка, которую он обнимал, была длинноногим роботом с жесткими металлическими углами. Наклонившись, Кэл осторожно попытался разжать пальчики Брайана, но его крошечная ручка еще крепче обняла робота. Он повернулся на спину и открыл глаза:

— Папа!

Он отпустил игрушку и вытянул руки вверх, перебирая пальчиками в воздухе в нетерпении поскорее обнять его. Когда отец наклонился, чтобы поцеловать, ребенок обхватил руками его шею и крепко прижал.

Кэла пронизывала всепоглощающая любовь, она поднималась непонятно из какой части тела. Эта любовь к сыну овладела им в тот момент, когда он впервые уставился на сверток со сморщенным красненьким личиком, врученный ему медсестрой. Он прокашлялся.

— Как дела, парнишка?

— О'кей.

Он откинул назад взъерошенную после сна голову и посмотрел в темно-синие глаза отца:

— Как дела, парнишка?

— У меня все в порядке, а ты должен спать.

Ручки Брайана неохотно соскользнули с шеи Кэла.

— Но я же уже проснулся.

— Тебе только так кажется.

Кэл помог мальчику опять улечься в постель.

— А теперь давай опять засыпай. Но сначала ты не хотел бы попить немного?

Брайан попытался захотеть, но не смог подавить зевок.

— Нет, спасибо.

— А в туалет не хочешь?

Он покачал головой, на этот раз зевая открыто, и схватил робота.