Измены

— Меня не волнует! Я не...

— Я тебе что, ребенок? Нет, я не ребенок!

Одним страшным, убийственным ударом он вдребезги разбил лампу-ночник в стиле «Стефани». Лара вздрогнула от страха, но все равно отказалась подчиниться.

— Тони, ты можешь кричать сколько тебе, вздумается, — сказала она ему, стараясь унять дрожь в голосе, — и ты можешь разбить здесь все, но ничего, что ты сделаешь или скажешь, не заставит меня лечь в постель с Даном Гордоном.

Чтобы скрыть от Тони, что руки ее трясутся, ей пришлось скрестить их на груди под кружевным лифом своей ночной сорочки.

— И пока ты не станешь обращаться со мной с уважением, я...

— О чем ты говоришь? — возразил Тони. — Я всегда обращаюсь с тобой с огромным уважением.

Она бы рассмеялась, если бы у нее так сильно не болела голова.

— Ты сказал этому свинье, Дану Гордону, что он сможет провести здесь ночь, не поставив даже меня в известность. И это ты называешь обращаться со мной с уважением? Ты обращаешься со мной как с проституткой.

Несмотря на все попытки оставаться спокойной, она все больше и больше повышала голос.

— Даже проститутки ведут своих клиентов в гостиницу! А это мой дом!

— С каких это пор? Я плачу по счетам здесь за все, — напомнил он с презрением. — Каждая дощечка этой мебели принадлежит мне.

Он взмахнул рукой, показывая на черную лакированную спальню в восточном стиле, красные сатиновые шторы и в тон им ковер от стены до стены.

— Я снял эту квартиру для своих клиентов с Западного берега. Ты приняла мои условия, когда я разрешил тебе переехать сюда, и ты можешь перебраться из этой крысиной ловушки назад, туда, где ты жила, когда мы с тобой познакомились.

Он с отвращением хихикнул.

— А ты повесила несколько картинок на стены, купила несколько цветочков, глупую лампу... — он взглянул в угол на ее осколки, — и ни с того ни с сего называешь это своим домом.

— Интересно, а какое здесь было мое предназначение? Одна из шлюх для твоих клиентов? Свободный кусок задницы, к которой можно в любой момент прийти с едой и бутылками.

— Хм, я никогда не говорил этого, — ответил он обиженно, словно человек, которого грубо оскорбили своим непониманием. — Я приводил кого-нибудь к тебе до этого? Я даже потерял пару сделок, потому что не сделал этого.

Он бросил на нее самодовольный и вместе с тем самоуничижительный взгляд.

— Я никогда не говорил тебе об этом, так ведь? Я бы не сделал такого ни для кого, кроме тебя.

— А я не задумывалась, что тебя это волнует.

— А потом, ты знаешь, как я к тебе отношусь, — пробормотал Тони, пропустив ее сарказм мимо ушей. Вздохнув, он опустился на край постели рядом с ней. — Но в этот раз все по-другому. Эта сделка с Даном Гордоном слишком велика. Ты должна... быть с ним ласкова.

— Нет, я не буду.

Ее тело инстинктивно сжалось, ожидая его дикой реакции.

Вместо этого Тони снова вздохнул и резко встряхнул головой.

— Почему я постоянно спорю с тобой. Каждый раз, когда я прошу тебя что-то сделать, ты возражаешь мне. Я должен был кричать на тебя до посинения, заставляя тебя позировать обнаженной перед Каганом, и посмотри, что произошло. Благодаря тем рекламным снимкам ты попала на эту кинопробу. А ведь все могло кончиться для тебя ничем.

Фотографии Лары, сделанные Каганом, завоевали высшую награду и были помещены в нескольких первоклассных журналах. Тони послал их Гаю X. Гриффину, редактору журнала «Плезир», который занимал второе место после «Плейбоя» среди журналов для мужчин. Отмечая двадцатую годовщину издания, Гриффин стал спонсором конкурса «Союзницы охотников за наивысшими удовольствиями».

Кроме помещения фотографии на обложке журнала и на вкладке юбилейного выпуска, победитель конкурса станет также звездой первого документального фильма «Плезир Продактиз». Тысячи молодых женщин, вдохновленные шумихой вокруг конкурса, а также профессиональные фотомодели и актрисы прислали свои фотографии; несколько сотен уже прошли пробу. Ларе такая проверка была назначена на сегодняшний вечер.

— Когда ты наконец осознаешь, что все что я делаю, — я делаю тебе во благо.

Лара уже собиралась сказать, что ему не следует делать для нее столько, но решила, что не стоит. Разбив лампу, он, очевидно, несколько расслабился, и она была рада, что он все-таки пожелал спокойно поговорить с ней.

— Я совершенно не хочу спорить с тобой, Тони, — покладисто согласилась она, — но...

— И не надо, — перебил он ее. — Что за вопрос?

Он, потягиваясь, выбросил руки вверх.

— Все равно у нас нет другого выбора.

— Что ты подразумеваешь под «мы»? Я должна ложиться в постель с ним, а не ты!

— Подумай, он старик — на днях ему шестьдесят. Что он может? Держу пари, у него вряд ли встанет.

— Вчера вечером за обедом мне пришлось сложить ногу на ногу и просидеть так все время. Твой старик постоянно пытался просунуть руку мне между ног. Если даже он сможет сделать половину того, что сказал...

— Я не хочу слышать об этом, о'кей? — завопил он. — У нас нет выбора! Это все!

— Тогда почему бы тебе не лечь с ним в постель?

Она повернулась к нему со злостью и отвращением к себе, которые накапливались в ней в течение всего последнего года.