Измерение инкогнито

По мере того, как с его губ, одна за другой, срывались ритуальные фразы, люди в толпе разительно изменялись. Они не превращались во что-то иное, но из их глаз уходило тупое отчаяние, распрямлялись спины, расправлялись плечи. Теперь в них едва ли можно было узнать тех невольников, которых сюда гнали плетьми, словно стадо.

Ганиш внимательно наблюдал за их преображением. Пожалуй достаточно. Вон у того невольника уже исчез глубокий, застарелый шрам через все лицо, а тот старик, всего минуту назад, застывший на краю могилы — сверкает белозубой улыбкой и враз потемневшими волосами.

Рабы беспокойно зашевелились. Некоторые из них удивленно озирались по сторонам, будто бы только сейчас осознали где именно они находятся. Некоторые недоуменно ощупывали себя руками.

Было очень важно не упустить нужный момент, иначе толпа, внезапно проснувшихся от спячки рабов, сметет все на своем пути.

Люди — сначала шепотом, а затем уже почти не таясь — начали переговариваться между собой. Послышалось несколько гневных вскриков, взгляды невольников потяжелели и внезапно зажглись невероятной злобой. Будь огонь их глаз материален — каждый гном-надсмотрщик был бы продырявлен ими как минимум в двадцати местах. Бородатые коротышки нервно озирались на пришлых магов и отирали холодные капли пота со своих лиц.

Толпа качнулась разом во все стороны, дружный вздох вырвался одновременно из сотни глоток.

Все, теперь хватит. Последний аккорд, тупой кувалдой, рушится на головы несчастных невольников, гася едва промелькнувший, слабый лучик надежды.

Толпа остановилась. Люди застыли в нелепых позах — кто-то поднял ногу для шага, кто-то занес над головой сжатые кулаки. Из их глаз вновь ушла жизнь, но в теперь в них не было даже той былой, тупой обреченности, теперь они не выражали абсолютно ни чего — их глаза были точь-вточь как у снулой рыбы.

Порывшись в складках своего одеяния, Ганиш извлек на свет небольшой, темно коричневый предмет.

Вот она — печать подчинения. Надежная и довольно увесистая — она удобно легла в ладонь, приятно щекоча ее шероховатыми боками. Формой она напоминала пивной бочонок величиной с кулак, ее выпуклые бока покрывали таинственные письмена, мелко выбитые в твердом металле. В мрачной полутьме, руны засветились вдруг гнилым зеленым отсветом.

Ганиш небрежно взмахнул рукой и от толпы отделился один из невольников. Поравнявшись с Ганишем, он вытянул перед собой руку, повернув ее ладонью вверх. Ганиш приложил к ней артефакт — на ладони засветился оттиск, который повторял очертания букв, начертанных на печати.

Словно сомнамбулы с пустыми глазами — невольники, один за другим — подходили к магу и вытягивали свои загрубевшие от грязной работы руки.

— Господин волшебник, остальных висельников куды гнать? Вона еще полтораста на подходе — ввалился новый сотник Филч.

— Куда прешь, не видишь, господин маг занят? — шикнул на него один из учеников.

— Так куды-ж их? — уже шепотом спросил Филч.

— Пусть там стоят, заведешь их, когда он с этими закончит — ответил помощник мага.

Когда дело было сделано, Ганиш велел согнать рабов к подножию пещеры. С верху и да самого до низа, коридор заполнился двойным рядом сомнамбул — все они застыли в одной и той же позе. Взгляды их были направлены прямо перед собой, казалось, они даже не дышат — идеальные солдаты.

Многие ли из них переживут этот день? — вдруг мелькнула краткая, словно молния, мысль в голове у Ганиша — мелькнула и тут же растаяла без следа. По большому счету ему было на это абсолютно наплевать.

Колонна, словно ядовитая многоножка, потащила свои бесчисленные сочленения ко входу — в одно мгновение своды пещеры наполнились шарканьем сотен ног и одновременным вздохом сотен глоток.

Перед самой аркой входа Ганиш остановился, колонна, словно тупое безмозглое орудие, застыла в трех шагах за его спиной.

Только теперь, возле защитного барьера, Ганиш вдруг вспомнил, что не позаботился об освещении. Из абсолютной тьмы на них глядели десятки пар глаз — их вертикальные зрачки, пылающие красным, мрачным пламенем, чутко отслеживали любое изменение, происходящее в людской толпе. Досадливо поморщившись, Ганиш глубоко вздохнул — вновь придется потрясти своей, порядочно опустошенной, мошной заклинаний.

Файербол с кулак величиной стремительно взлетел к потолку, разбрасывая во все стороны шипящие искры. Яркий, словно солнечный, свет озарил пещеру, выхватывая из темноты все трещинки, заглядывая во все углы и закоулки. Впервые с самого сотворения в ней стало светло, словно днем.

Жгучие сполохи плазменного шара, выжимая слезу, больно ударили по глазам. Проведя несколько суток, попеременно — то в сумерках, то в полной темноте — Ганиш даже представить себе не мог, как отвык от яркого дневного света. Пришлось подождать еще несколько минут, пока глаза адаптируются, в соответствии с изменившейся обстановкой.

Ганиш открыл глаза. Пещера — почти два столетия скаредно хранившая все свои тайны в вечном полумраке — теперь вдруг показалась ему еще больше и еще безобразнее, чем была на самом деле.