Изнанка

Борис вошел во двор дома Марины и вдруг осознал, что кое-что осталось неизменным: так же как и раньше воздух пах прелыми травами, а температура…. ну, разве что немного повысилась, градусов на пять. Запахи, температура, земля под ногами… А ведь иной мир мог оказаться более суров, к примеру: мир — ледяная пустыня, или мир где сплошной океан. Чёрт возьми, да эту деревушку могло прямиком в ад закинуть!

Хмыкнув, Борис поднялся на веранду, отметив, что голова скоро просто-напросто взорвётся от накопившихся вопросов. Да вся сложившаяся ситуация походила на один огромный, тикающий в сознании как часовая бомба, вопрос.

Капелька все так же лежала на диване с закрытыми глазами, у ее ног сидела Марина, сжимая в руке бесполезный телефон. Виталий стоял у окна и нервно теребил пальцами край занавески.

Когда Борис вошел в гостиную, Марина и Виталий посмотрели на него с надеждой, будто ожидая, что он сообщит хоть что-то позитивное.

Но, увы, Борис мог лишь поделиться своим горем:

— Тетя Ира, — сказал он и почувствовал, как к горлу снова подступает горький комок. — Она умерла.

Виталий растерянно захлопал глазами, а Марина поднялась с дивана, ее взгляд бегал по лицу Бориса, словно пытаясь отыскать на нем свидетельство злой шутки.

— Как? — выдавила она.

Борис прошел в комнату, прислонился спиной к шкафу, потупил взгляд.

— Может, инсульт, может, инфаркт.

— Бог ты мой, — выдохнул Виталий. — Тетя Ира… как же так…

— Я только что видел одного мужика… он сказал, что у него теща померла. Думаю, есть еще погибшие.

Марина снова уселась на диван и стиснула руку дочери в ладонях. Виталий задумчиво провел пальцами по своей рыжей, со струпьями засохшей крови, бороде.

— Еще погибшие, — механически повторил он. — Это неудивительно после того, что случилось. Неудивительно… У меня самого такое давление в башке было, думал, мозг вот-вот взорвется.

Борис стоял, опустив голову, взгляд порывисто скользил по узору на ковре. Неожиданно он почувствовал дикое отчаяние, от которого хотелось выть. Тетя Ира — мертва, вокруг — унылый пустынный мир с безликим небом. И что теперь делать-то? Ждать непонятно чего? Просто ждать?

С улицы донёсся гам. Борису стало душно, воздуха не хватало. Он развернулся и быстро вышел из комнаты, а за ним, с растерянным выражением на лице, последовал Виталий. Марина осталась сидеть на диване со скорбным видом. Она лишь сильнее сжала руку дочери в своей ладони.

На участке поля уже собралось человек двадцать. Все гомонили, о чём-то спорили. Пухлый мальчуган опять ревел в голос, размазывая сопли по лицу. Старуха в пёстрой косынке сидела на скамейке возле забора, охала, прижимая левую руку к груди в области сердца, а правой крестилась. В стороне от остальных стоял старик в пиджаке на голое тело. Он сжимал в руках металлическую флягу, то и дело, прикладываясь к горлышку. Какой-то парень ходил по чёрному песку — осторожно ходил, словно опасаясь, что земля под его ногами может разверзнуться, и он полетит в бездну.

Борис увидел того самого мужика в бейсболке, с которым повздорил на железнодорожных путях. Его истеричный срывающийся голос заглушал голоса остальных собравшихся:

— Ты что, совсем сдурел, Степан?! — брызжа слюной, орал он в лицо хмурому долговязому типу. — Какая к дьяволу помощь? Откуда возьмётся эта помощь? Откуда, я спрашиваю? Посмотри вокруг, идиот!

— Ну как же так-то, — пытался тупо возразить долговязый Степан. Его вытянутое «лошадиное» лицо покрывала белёсая щетина, под носом и на подбородке темнела запёкшаяся кровь. — Кто-то же должен приехать, разобраться. Надо, Ген, подождать чуток…

— Кто приедет, придурок? — завопил Гена. — Кто, кто, кто?!

Он плюнул себе под ноги и уставился в небо, тяжело дыша. Его ноздри вздувались, как у загнанной лошади, глаза яростно сверкали.

Борис и Виталий не стали приближаться к остальным, остановились метрах в десяти, словно опасаясь, что всеобщая истерия и им передастся, как какая-то зараза.

Старик крепко приложился к фляге, а потом захохотал, как безумный. Гена бросил на него уничижительный взгляд.

— Ты что смеёшься, козья морда? — видимо ему было плевать, на ком злость срывать. — Тебе смешно, да? По-твоему, всё это смешно?

Старуха на скамейке теперь крестилась мелко и быстро, что-то бормоча себе под нос. Пухлый мальчуган перестал вдруг реветь и, выпятив дрожащую губу, поглядел на свои штаны, по которым расползалось мокрое пятно.

— Страшно, — прошептал Виталий.

Борис с ним мысленно согласился. Действительно страшно. Он поёжился и взглянул на небо. Ему показалось, что стало темнее. Неужели здесь скоро наступит ночь? А какая в этом мире ночь? Вот уж чего выяснять не хотелось.

— Это солнце, — хмуро сказал Виталий. — Оно не похоже на солнце. И оно не движется по небосклону. Ты заметил?

— Заметил, — отозвался Борис. — Это солнце на какой-то светильник больше похоже.