Изнанка

Хесс заявил, что преграда почти истончилась. Осталось совсем немного. Кешу это не могло ни радовать. Он ощущал себя человеком, который пробежал огромную дистанцию и уже приближался к финишной черте.

Одна беда — мама дряхлела, часто болела. Это сильно омрачало движение к цели. Кеша с горечью сознавал, что ей недолго осталось. Совсем старенькая стала. От одной мысли, что она скоро умрёт, ему рыдать хотелось. Любимая мама. Единственный дорогой человек на свете. Та, кто всегда успокаивала, подбадривала, когда было плохо. Та, кто пекла лучшие в мире пироги и готовила вкуснейшие компоты. Как он будет без неё? Хесс уверял, что в его «пузыре» не будет ни тревог, ни забот, однако Кеша теперь в этом сомневался — без мамы всё не в радость.

Но полгода назад, в середине весны, когда маме совсем плохо стало, и она уже с трудом поднималась с постели, Хесс предложил выход из положения. Он заявил, что может забрать её в свой мир, и там она будет жить вечно, став частичкой его самого. На это потребуется много сил, сделать прокол между мирами в определённом месте в определённое время не так-то просто, но Хесс сказал, что очень постарается. Ради друга — всё что угодно.

Кеша не мог в это поверить. Неужели? Неужели ему не придётся хоронить маму, а потом с ужасом представлять, как она гниёт в могиле? Неужели?..

— Твоя мама будет ждать тебя там, с другой стороны, — пообещал Хесс.

И он объяснил, что нужно сделать.

Тем же вечером Кеша подсыпал снотворного в чай и напоил им мать. Ночью вынес её во двор, положил на заранее расстеленное покрывало, а потом уселся на скамейку и начал с волнением ждать.

Все соседи давно спали. Неподалёку завыла собака. Полная луна заливала двор серебристым светом.

Раздался тихий гул. Воздух над лежащей на покрывале пожилой женщиной будто бы сгустился и задрожал, как над пламенем костра. Она застонала во сне. Кеша вскочил со скамейки, от переизбытка эмоций его бросило в жар. С гулко бьющимся сердцем он глядел, как появился и замерцал круг диаметром примерно в два метра. Кеше невыносимо захотелось подбежать к маме, обнять, но он сдержался, ведь Хесс сказал держаться на расстоянии, когда давал наставления.

— До свидания, мама, — произнёс Кеша дрожащим голосом.

В тот же миг она исчезла, растворилась в воздухе, как мираж. Во дворе остался круг с чёрным песком. Наступила тишина. Кеша поглядел на луну и заплакал, но то были слёзы облегчения. Он благодарил судьбу за то, что семнадцать лет назад он обнаружил в поле чёрный песок. За то, что познакомился с Хессом и посвятил свою жизнь великому делу.

— Твоя мама теперь со мной, — изрёк Хесс, когда Кеша зашёл в дом. — Ей хорошо, она счастлива. Она тебе очень благодарна. Скоро вы с ней увидитесь.

— Как скоро?

— А это, Иннокентий, уже от тебя зависит.

— От меня? — обрадовался Кеша. — Я всё что угодно сделаю, только скажи! Всё, что угодно! Ещё песок во дворах рассыпать? Да хоть сейчас!

— Нет, Иннокентий, нет, — возразил Хесс. — Песок сделал своё дело. Граница почти истончилась, но нужен последний удар тарана. Мне непросто тебя об этом просить…

— Что я должен сделать? — в голосе Кеши звенела решительность.

После долгой паузы Хесс ответил:

— Ты должен убить несколько человек. Здесь убить. И перед смертью они должны страдать.

— Я сделаю это, — пообещал Кеша. — Сделаю.

Да, он готов был пойти на это. Ради мамы, ради Хесса, ради своего будущего без слепоты. Если финишная прямая должна обагриться кровью, то так тому и быть. Ему это, разумеется, не нравилось — своими руками убить человека, причём так, чтобы тот страдал перед смертью? Ужас! Совесть изнывала. Но главное ведь конечная цель, финишная черта! Хесс сказал, что нужен последний удар тарана, значит он, Иннокентий, этот удар обеспечит!

Два дня он обдумывал план действий, затем принялся оборудовать погреб под домом. Выкинул из него всякий хлам, убрал банки с соленьями и компотами, разобрал стеллажи.

Настал черёд сделать следующий шаг.

Кеша отправился на своей «Ниве» на городскую свалку. Заманить в машину одного из бомжей не составило труда — поманил бутылкой водки и все дела. Бомжа звали Федя. Пока Кеша вёз его к себе домой, тот жаловался на свою нелёгкую долю, на других бомжей, которые постоянно его обижали и часто отнимали найденные на свалке «ценности». Кеша сочувственно кивал: да, мол, жизнь штука жестокая.

Дома он напоил Федю водкой, затем затащил в погреб, связал. Жалко было бедолагу, но что поделаешь, жизнь и правда штука жестокая.

— Прости, Федя, — искренне сказал Кеша несчастному бомжу. — Прости, но так надо.

Он успокаивал свою совесть тем, что этот несчастный человек и без того был обречён. Жилья нет, питался, чем придётся, а ещё пристрастие к алкоголю. Ну, сколько Федя ещё прожил бы? Год, два? Рано или поздно его обнаружили бы замёрзшим в сугробе или утопшего в какой-нибудь луже.

Кеша закрыл люк в погреб, сверху постелил толстый половик. Хесс не поскупился на похвалы:

— Ты всё делаешь правильно, Иннокентий! Твоя мама тобой гордится. Я тобой горжусь!