Изнанка

— Ну, давай тогда быстренько развернёмся и сбежим! — сорвался Борис, о чём тут же пожалел. Ещё не хватало срывать злость на друзьях. Чёртовы нервы. — Ладно, Виталь, прости, — и через секунду добавил: — Раз уж собрались войти, давай войдём. Как ты и сказал, для очистки совести. Мне, если честно, тоже не по себе.

Виталий обречённо кивнул и открыл дверь.

Когда они с опаской, точно воры, зашли в гостиную, Анфиса не обратила на них никакого внимания. Она сидела на полу, отрешённо смотрела в пространство перед собой и прижимала к обнажённой груди мёртвого малыша. Её губы медленно шевелились. Голос был тягучим и каким-то загробным:

— О-он не хо-очет… О-он хоро-о поку-ушал и бо-ольше не хо-очет… бо-ольше не хо-очет…

Голова ребёнка покоилась на предплечье Анфисы, крохотный ротик был открыт в безмолвном крике.

— …мы хорошо-о поку-ушали и бо-ольше не хоти-им, — будто заклинание бормотала женщина.

В комнате царил полумрак. На столе лежала опрокинутая ваза, из которой выпали веточки с жёлтыми и красными кленовыми листьями.

Борис глядел на женщину и ребёнка, чувствуя, как рассудок, словно тьмой застилает. Более жуткой картины он в жизни не видел: какая-то сатанинская версия Мадонны с младенцем. Тусклый свет из щели между задёрнутыми занавесками падал на мертвенно бледное лицо Анфисы и, казалось, этот свет совсем не касался глаз, в которых отражалась безграничная пустота. Даже не верилось, что эта ушедшая в себя женщина несколько минут назад бегала и кричала. А хуже всего то, что нет ни малейшего представления, как ей помочь.

— Господи! — стонал Виталий, прижимая ладонь к своему лбу. — Бог ты мой…

Борис отвёл взгляд от Анфисы и заметил: в дверном проёме, ведущим в соседнюю комнату, что-то лежит. Не сразу он понял, что это рука. И ещё медленнее, словно вся его суть противилась осознанию, до него дошло: в той комнате лежит труп!

— …Всё бу-удет хорошо-о, — бесцветным голосом прошептала Анфиса. Она слегка раскачивалась, словно баюкая мёртвого малыша. — Тепе-ерь всё бу-удет хорошо-о…

От её шёпота у Бориса по спине бегали мурашки. В голове возникла ассоциация: дыхание ветра на ночном погосте. «Всё бу-удет хорошо-о…» Будто мрачная колыбельная для не упокоенных душ.

На ватных ногах он проследовал вдоль стены, заглянул в дверной проём, увидел, что в комнате на ковре лежит мёртвый, по пояс голый, мужчина. Одна рука покоилась на груди, а другая на пороге дверного проёма. На лице мертвеца застыла гримаса боли.

— Это Андрей, её муж, — Борис вздрогнул от голоса Виталия. Он не заметил, как тот подошёл и встал за спиной. — У него сердце больное было, какой-то порок врождённый. Все в деревне об этом знали. Видимо, не выдержало сердце, когда вся эта чертовщина началась.

— …Хорошо-о, хорошо-о… — еле слышно шептала Анфиса. — Теперь всё будет хорошо-о…

Борис подумал, что немудрено, что она с ума сошла. В одночасье потеряла и ребёнка и мужа. Старуха с косой словно бы бросила жребий — кому-то повезло, кому-то нет. Хотя насчёт везения — спорный вопрос. Бориса передёрнуло, замутило. Он вдруг понял, что Анфиса, вероятнее всего, много часов провела в этой комнате рядом с трупами ребёнка и мужа. Вчера обнаружила их мёртвыми и тронулась умом. Возможно, вышла на улицу и увидела, что нормального привычного мира больше не существует — вокруг чёрная пустыня и бледное странное светило в небе. Увидела и совсем потеряла рассудок. А потом сидела в тёмной гостиной, утопая в омуте сумасшествия.

Анфиса умолкла, медленно поднялась. Несколько секунд она стояла, точно каменное изваяние олицетворяющее скорбь и, казалось, к чему-то прислушивалась. А потом произнесла тонким голоском:

— Вы ждёте меня? Правда?.. Родные мои, родные мои… Я сейчас приду к вам… я иду, иду… Ждите…

Крепче прижав к груди ребёнка, она стремительно вышла из комнаты. Борис с Виталием последовали за ней.

Уверенной походкой Анфиса пересекла двор, пихнула ногой ворота и побежала.

— Ну и что теперь? — беспомощно развёл руками Виталий, спускаясь с крыльца. — За ней побежим?

Борис хлопнул ладонью по перилам.

— К чёрту всё! Она нам глаза выцарапает, если попытаемся её остановить.

Но они всё же пошли за ней, как и те несколько человек, которые до этого топтались на детской площадке.

Анфиса бежала по вымощенной плиткой дорожке между дворами, да так целеустремлённо, словно точно знала, куда её ноги несут. Она миновала двор Виталия, пересекла покрытую гравием дорогу, помчалась по полю, приближаясь к чёрной пустыне. Ей наперерез бросилась женщина в красной куртке, она кричала:

— Остановись, дурёха! Куда ты? Остановись!

Тяжело дыша, Борис застыл возле поля. Посмотрел на Виталия, который тоже остановился. Судя по виду, тот боролся с самим собой, не в силах принять решение: то ли бежать за Анфисой, то ли стоять и смотреть, как она удаляется и ругать себя за бездействие.

Борис чувствовал апатию. Внутри него словно бы что-то оборвалось. «Пускай, — думал он. — Возможно, сейчас для Анфисы лучший выход это бежать, бежать, бежать, куда глаза глядят». Подлая мысль, но почему-то она казалась ему правильной.