Изнанка

Остапыч вдруг выпрямился и озадаченно потеребил свой огненно-рыжий чуб. Дернув мышкой, он закрыл программу, потом рестартанул машину и снова запустил кракнутый «chemistsomnia lab». Повторно загрузил данные, после чего, сдвинув соломенные брови, вперился в дисплей. Чушь.

Гневно засопев, он набрал номер Михаила Викторовича и приложил трубку к уху. Абсолютно не смешна подобная халатность, учитывая дороговизну спутниковой связи «Стикс» в их покалеченном «каплями» мире…

— Викторыч! Ты чего, издеваешься надо мной?! Скажи своим орлам, чтобы правильно снимали НХ-показания! Чего?! Слушай, протрезвей сначала! Ты в курсе, что твой реципиент спит и бодрствует разом? Ах, в курсе… Ну все, задрал, алкаш!..

Остапыч дал отбой, с неудовольствием отмечая общее время разговора. Дьявол, столько денег просадить из-за элементарной хмельной небрежности! Он яростно выдохнул и уже почти до конца погрузился в каньон кресла, потирая пальцами виски, когда мобильник снова запиликал…

* * *

Всеволод закончил говорить и принялся мотать ногой, отчего пластинчатые штаны зашуршали, словно сотня потревоженных змеенышей в заброшенном серпентарии. Бритый и стриженый, он выглядел совершенно по-другому. Лицо профессионального бомжа преобразилось: нельзя сказать, что оно стало красивым или помолодело, но морщины возле носа и впадины на дряблых щеках стали вызывать уважение. А еще теперь были видны глаза. Умные и немного потускневшие от пьянства, смятенные, вдавленные в череп на неестественную глубину.

— Стало быть, теоретически это возможно? — спросил Андрон после непродолжительного молчания.

— Возможно, — согласился Всеволод.

— Но как? — с неподдельным любопытством спросил Аракелян.

Всеволод быстро окинул взглядом всех четверых гостей. Ответил:

— Я не уверен полностью, это лишь гипотеза… Предположим, что моя версия о сущности С-пространства верна, и примем ее за аксиому. Будем отталкиваться от того, что эс — полиморфная психоструктура, существующая после прохождения бифуркационного рубежа самоорганизации уже независимо от внешних влияний. Развивающаяся структура. Огромный, сложнейший организм, внутри которого задействованы неизвестные нам процессы контроля и усложнения. Любой организм усложняет сам себя, эволюционирует, подстраивается под внешнюю среду. Но тут дело несколько другое. Эс — это и есть среда. Внешнее для него — реальный мир. И они уже давно стали равноправны, более того — сейчас идет борьба за первенство. Это нормально — воля к власти. И С-пространство если не побеждает, то явно лидирует в гонке, потому что человеческая реальность исчерпала львиную долю своих ресурсов.

— Мне казалось, что эс во многом отражает наш мир. Рефлекторно… — сказал Альберт Агабекович.

— Не совсем точно. Трафаретирует и вытесняет.

— Такого не может быть, — возразил Аракелян. — Слишком грамотно С-пространство ведет бой. Логично. Не для нас, конечно, но собственная, внутренняя логика у него есть. И слишком уж она четкая для организма, живущего на одних инстинктах. А как доказано — мир, галактика, вселенная не могут быть разумны сами по себе. Если, конечно, не упираться в идею Бога или чего-то в этом роде… Так что, уважаемый Всеволод, ваша гипотеза грозится расползтись по швам.

Всеволод снова окинул взглядом гостей, задержал глаза на Аракеляне и потом опустил их на свою коленку, не переставая мотать ногой.

— Профессор, я читал несколько ваших трудов, — проговорил он своим писклявым голосом. — Вы отличный ученый. Даже великолепный, блистательный, восхитительный… Знаете, чего вам не хватает для того, чтобы вас назвали гением? Косоглазия.

— Простите…

— Я образно выражаюсь. Гений должен быть косоглаз, чтобы, окромя необъятного разнообразия реалий, уметь видеть кончик собственного носа. Хотя бы иногда. Таким был Макушик — великий ученый нашего времени, которому я имел честь ассистировать. Венгр, как ни смешно, страдал легким косоглазием… После того, как он предсказал и доказал возникновение сшизов, я понял, насколько важно подчас увидеть что-то очень-очень близкое, давно примелькавшееся не только другим, но и самому себе.

— Давайте оставим философию для кухонных посиделок, — раздраженно перебил Павел Сергеевич.

— Так вот, что касается моей гипотезы… — Всеволод наконец перестал мотать ногой и выпалил: — Вы, профессор, правы в одном: эс неразумен. Он — всего лишь подсознание.

Все переваривали информацию добрую минуту. Рысцов даже прекратил рассеянно ковырять палочкой в вентиляционной прорези сломанного блока питания и поправил разболтавшуюся повязку на руке.

Наконец Альберт Агабекович оторопело улыбнулся и прошептал:

— Или надсознание.

— Как угодно. Это невообразимо сложная психоэмоциональная сфера чего-то большего.

— Значит, есть и… какой-то разум, которому подчиняется С-пространство, — сказал Аракелян, машинально сплетая и расплетая подрагивающие волосатые пальцы. — Значит, есть сознание, которое позволяет ориентироваться в окружающем пространстве, времени, обеспечивает многообразие поведения и целостность восприятия… Возможно, это даже осознает себя как личность… Просто невероятно!