Изнанка экрана

А против него, шагах в пяти, топталась ватага пьяных парней и в центре — перевязанный Котыша. Почти никого из ватаги Ленька не знал или не узнал теперь.

Кто-то сунул Котыше в руки большой, похоже кухонный, нож, и тот, выставив его перед собой, двинулся к Леньке.

Шаг, второй, третий...

Вжимаясь в стенку, Ленька с трудом — рука не слушалась — вытащил «вальтер» из кармана и поднял его на уровень живота. Снял с предохранителя.

Дальнейшее выглядело невероятно. И Котыша, и его кореша рассосались, растворились в пространстве пустыря.

Ленька попытался шагнуть, повернуться — ноги не слушались. С усилием переставляя ступни, он двинулся в щель между балаганами и только на половине пути заметил, что держит пистолет перед собой. «Вальтер» не попадал в карман шаровар; он остановился и, оттянув клапан левой рукой, затолкал его.

У подъезда, в который он вошел, сгрудились невесть откуда взявшиеся соседки по квартире.

Находиться дома ему пришлось совсем недолго.

Камешек ударил в окно.

Ленька приник к стеклу.

Снизу, со двора, его манил к себе парень на велосипеде — Эдик Трекало.

Ленька, кивнув — мол, понял, — исчез от окна. Его место заняла бабушка, с тревогой взиравшая на неизвестного велосипедиста.

Трекало остановил велосипед у раскрытой двери сарая. Ленька сполз с багажника, и Трекало моментально укатил.

Костя Коновалов в майке, обнаруживающей скромные по его блатному положению татуировки, расположился в прохладном полумраке сарая, оклеенного старыми газетами, на кровати, опершись о спинку с никелированными шарами. Вплотную к кровати стоял стол, покрытый чистой скатертью, на котором в изобилии разместились яркая летняя снедь и бутылки лимонада. За столом, затылком к двери, сидела девица, демонстрируя Ленькиному взгляду узкую, тощую спину с пунктиром позвонков.

— Руфка, выйди, — спокойно приказал Костя.

Руфка оглянулась на Леньку, сунула руки в рукава ситцевого халата, до того лежавшего под ней, на табуретке, запахнулась и встала.

— Выйди, выйди! — недовольно заявила она. — То я нужна, то — выйди.

— Скоро позову, — успокоил ее Костя. — Ну как? — вяло улыбнулся он Леньке.

Тот стоял за витой спинкой кровати у Костиных ног.

— Я вышел во двор, они играли в карты...

— Я уже все знаю. И чо тебе сказали, и как ты ответил, — прервал Костя, спустил ноги с кровати, открыл крышку подпола и какой-то проволокой выудил оттуда бутылку запотевшей «Московской». Повертел ее в руках.

— Они пьяные. Ждут тебя возле дома. Говорить сейчас с ними без пользы... Ты домой сегодня ночевать не ходи... Может быть много крови...

Где-то в глубине души после приезда Трекало Ленька рассчитывал на Костину защиту и теперь после ленивых Костиных слов почувствовал себя очень неуютно и в этом сарае, и в этом мире.

Но Костя, не отрываясь от манипуляций с бутылкой, слегка успокоил:

— Так что где-нибудь покантуйся до завтра, до вечера. А вечером приходи в лес к холодильнику. Часов в шесть.

Ленька не отходил от спинки кровати, хоть и понимал, что разговор окончен.

— Ты мне Руфку позови, — повернулся к нему Костя. — Она сейчас, верняк, у крыльца сидит... Позови.

Руфка Ляляка — так звали эту свободную девицу — действительно сидела на скамейке у крыльца казармы, вытянув длинные, совсем не такие уж костлявые, ноги и курила «Норд».

— Тебя Костя, — сказал Ленька подойдя.

— А ты что, ему шестеришь? — оценивающе окинула его взглядом Руфка.

— Просто попросил.

— А ты ништяк, я бы с тобой страданула! Ты приходи, когда я не занята буду.

— Может быть, — ответил Ленька, чтобы как-то вывернуться.

Руфка по-своему поняла его неуверенность и хохотнула:

— А ты, наверно, еще целка? Ты не тушуйся — я тебе ее сломаю.

И ушла, затягиваясь папироской.

Ноги сами вели его к казарме, где жила Рита. По дороге он соображал, кого из подруг попросит вызвать ее, если она дома, а может, и постучится сам — Ленька знал ее окно: четвертое от крыльца на первом этаже. Идти к Ритиной комнате через весь коридор под взглядами обитателей многолюдной казармы он стеснялся — казалось, все узнают их отношения...

Но идти пришлось — подруг Риты в сквере не было, а под самым окном расположилась компания незнакомых парней.

Ближнее к Ритиной комнате крыльцо было заколочено свежими досками-сороковками, и он прошел с кухни мимо галдарейки, так называли галерейку возле огромной русской печи, мимо свободных, на его счастье, скамеек в пересечении коридоров, где дремала одна безучастная ко всему старуха. Разглядывая номера на дверях, остановился около нужной. Постучал.

Дверь приоткрылась.

— Риту позовите, пожалуйста, — попросил он простоволосую с одутловатым пористым лицом, лет сорока женщину, появившуюся на пороге.

— А зачем? — зло спросила та.

За спиной женщины показалась Рита.

— Мама!

— Что «мама»? А мама потом слушай всякое... — Женщина резко повернулась и исчезла в комнате, а Рита, прикрыв за собой дверь, вышла в коридор.

— Твоя мама приходила — искала тебя.

— Что говорила? — Он затравленно оглядывал коридор.

Рита пожала плечами.