Изнанка матрешки. Сборник рассказов

Менки, мои новые друзья, жили своей отличной жизнью. Они покорили меня речами, странными взглядами на многие заботы в мире лодов, простотой общения между собой – ни авторитетов, ни указчиков всяких: как жить, что делать, что говорить, и всё потому, что кто-то старше, умнее или сильнее… Все мои друзья весной были молоды, красивы, необыкновенны и заметны в серой массе лодов. Мне хотелось походит на них.

А их независимость от кого бы то ни было, просто ошеломляла и подавляла подобно стихии, ни устоять перед которой, ни сопротивляться ей не было ни сил, ни желания.

Правда, на самом гребне эйфории, закружившей меня в потоке новых, ранее неведомых мне поступков и ощущений, я однажды споткнулся и с того дня во мне явилась червоточина сомнений и чувство неприятия и протеста.

Тогда мы сидели под канителью виноградных ветвей, обласканные звуками танго и девушками. С ними мы познакомились час назад. Лёня Челебов в расстёгнутой до пояса рубахе, с покруглевшими от выпитого глазами, откинулся от стола и зорко осмотрел притемнённое пространство летнего ресторана, тесно заставленного столиками, и людей за ними.

– Л-лоды! – с ненавистью выдохнул он. Поперхнулся, прокашлялся. – У-у!.. Ни мор, ни войны их не берут… Кому бы из них морду набить?

Лёня избычился, сжал кулаки.

– Хоть всем, – живо отозвался Деркач и обнял за плечи девушку, громко поцеловал её в губы. Оторвавшись, досказал: – И охота тебе болтать? Если хочется, то набей!

Челебов угрожающе заскрипел стулом, пытаясь приподняться.

– А тебе, Серёга, хочется лодам рожу набить?

Я застеснялся от прямого и холодного вопроса Деркача, не зная уверенно за что мне, собственно, желать кого-то ни с того ни с сего побить именно сейчас, когда я сыт, пьян и готов любить?

Нет, мне, конечно, была понятна тяга Лёни к мордобою лодов, поскольку у него будто бы с детства они сидели в печёнке. Но в себе я не чувствовал особой ненависти к другому виду человечества, с которым знаком с пелёнок. Среди них у меня были когда-то близкие друзья детства и школы, любимые учителя, папа с мамой, наконец.

– Не хочет, – констатировал Деркач и отвернулся от меня.

– Захочет ещё, – веско заверил меня и остальных Иванс и подмигнул Денису, занятому отбивной, тот Деркачу, а последний презрительно сказал:

– Он ещё не раскушал, что к чему.

А час спустя мы сильно избили какого-то парня, случайно попавшегося нам навстречу. Просто так, веселья ради и моего воспитания.

Я не спал ночь. Меня мутило, мне слышались стоны, удары и животное рычание Лёни:

– Проклятые лоды!

К осени Деркач постарел, сгорбился. Денис оплыл, обрюзг и поглупел до коровьего состояния. Лёня превратился в поджарого с повадками хищника и нездоровым блеском в глазах человека. Кроме проклятий в адрес лодов он, казалось, позабыв все остальные слова. Иванс ужался в плечах, стал похож на жалкого тощего ханыгу у пивного ларька.

Все они после зимней спячки молодели. Ненадолго. Весной это были молодые жизнерадостные ребята, а месяца через три их истинный возраст и нещадящий образ жизни брал своё. Поубавились силы, иссяк молодецкий задор, зато несоизмеримо возросла спесь. Вскоре наши попойки заканчивались не флиртом, а банальным скандалом с официантами и посетителями. С каждым разом нам от них доставалось больше, но и мы не стеснялись, кого вилкой, а кого и ножом цепляли.

Я всё это видел, но никак не мог остановиться – всё молодость, молодость… Она влекла меня, заражённого этикой менков весеннего расцвета, так что порой уже в нашей компании верховодил я, вызывая снисходительную улыбку у Деркача и шумную поддержку со стороны Лёни.

Теперь, забившись в щель, я с содроганием думал, вспоминая картинки летней куролесицы, давая холодным и трезвым, в полном смысле этих слов, умом оценку каждой из них. И если бы я не был ничтожной козявкой, покрытой бесчувственным хитином, то, наверное, горячая волна стыда опалила бы меня.

Какое уж тут слияние с природой? Не знаю, как у других менков, но у меня оно не получилось. Я хотел вернуться к нормальным людям, к лодам и менкам, но живущим обычной жизнью среди лодов. Хотел вернуться домой, к родителям, к старым друзьям.

Я – менк! Но и человек! Когда-то условия существования – оледенение ли, опустынивание ли? – разъединили лодов и менков, наградив нас способностью к метаморфозе. Но почему лоды стали строителями, созидателями на планете, породившей их, а многие менки – паразитами, опухолью на сильном теле единого человечества, разбрасывающими семена ненависти и зависти?

К исходу второй недели дурацкого сидения в щели покинутой дачи я ненавидел менков, и себя в том числе. За их никчёмность, неуязвимость, за всё. Как я их ненавидел!

Ненависть душила и ослепляла меня.

Мне удалось переступить через инстинкты и условности вида. Живя с волками надо либо выть по-волчьи и соблюдать волчьи законы, либо умереть от их зубов. Примерно так я думал тогда.