Изнанка мести (СИ)

Вика и правда спала. Она лежала на спине, положив одну руку под шею, а другую на живот, ровно и безмятежно дышала, словно не извлекала сердца из его грудной клетки. И весь его пыл выветрился. Кроткое лицо, хрупкие плечи, острые локти и подрагивающие уголки губ навевали благодать на душу Ярослава. В мягком вечернем свете нежно-золотистые щёки с удлиненными тенями ресниц дарили восхитительные минуты счастья. Живая и здоровая, она была здесь, рядом, в пределах его досягаемости, она принадлежала ему. Ярослав потянулся, но не посмел тревожить сон.

Как это было странно: зависеть от другого человека. Хотел он этого или нет, но его сердце само по себе умирало и возрождалось. Его руки безвольно опускались или наполнялись силой, подвластные чужому одобрению.

Он стоял над ней бесконечно долго, до тех пор, пока не уверился в том, что она никуда не исчезнет. Силы вновь вернулись к нему. Он мог дышать полной грудью. Он положил цветы на подоконник и, опустошенный и счастливый, вдоволь налюбовался её смуглой кожей, светящейся в глубине палаты.

За окном становилось всё темнее, а Вика всё не просыпалась. Неудивительно, если учесть, сколько она промучилась. Её губы подрагивали, радуясь чему-то неведомому.

Вдоль стены тянулась белая труба батареи, над окном замерла легкая кисейная штора, широкий подоконник отражал матовые тени вечера. В изголовье кровати стоял столик, за ним – у окна стул. В углу притулилась странного вида тумба, предназначенная, скорее всего, для пеленания младенцев, рядом с ней – крошечная люлька.

Вдруг ему жгуче захотелось увидеть новорожденную. Ведь Вика наверняка уже познакомилась с девочкой. Как же мало он знал о процедурах в роддомах! Кормила ли она её уже? Держала ли на руках? Ярослав бесшумно вышел в поисках маленького существа, подарившего своим рождением Вике счастье.

Молодая мамочка с розовой банданой на голове и телефоном у уха кивком показала в какую сторону двигаться, стоило ему только оглядеть холл. Дойдя до конца коридора, Ярослав попал в просторную вытянутую комнату, перегороженную стеклом. Возле прозрачной этой стены невысокая квадратная женщина пристально вглядывалась в новорожденного, спящего во всё такой же кроватке-люльке, которая стояла в Викиной палате. За преградой находилось не больше десяти детей. Они смирненько посапывали, завернутые в серо-зелёные пеленки. Около одного из них суетилась медсестра (или врач – Ярослав не был уверен), она что-то поправляла, но за могучей спиной было не разглядеть.

Разве в роддомах дети не надрывались с утра до ночи? Которая из них могла быть их дочерью? Вот эта, с темными Викиными волосами? Или эта со сморщенным носиком? Глаза разбегались: было непонятно, где мальчики, где девочки. На кроватках не было табличек. Как определить, чьи это дети?

Медсестра заметила его, вышла навстречу и тихонечко спросила: «Ищите своего?»

– Да.

– А жена почему не показала?

– Она спит, не хочу её будить. – Кому он врал? Он безумно хотел поднять её и зацеловать до смерти.

– Фамилия.

– Вы… Белова.

Медсестра бросила ласковый взгляд куда-то в область его лба и показала на высокий прозрачный бокс, где находился такой маленький младенец, что у Ярослава ёкнуло сердце. Он и не представлял, что дети бывают столь крошечными.

Девочка лежала на спинке. В отличие от запелёнатых малышей в кроватках, на ней был только памперс, который закрывал микроскопическое тельце до груди.

Ярослав подошел ближе. Ручки новорожденной были сжаты в кулачки, головка повернута на бочок, тоненькие желто-красные колечки прядей торчали во все стороны. Его сердце замерло. Рыжая?

Он выдохнул: «Рыжая».

– Вся в папу, – тут же вставила медсестра, добродушно улыбаясь: как будто бы только ждала его реакции, – мама-то у вас тёмненькая.

Его дочь? Его дочь! Его!

Он посмотрел на работницу роддома, но ничего не смог сказать.

Ему захотелось обнять весь мир. У него родился ребенок! Ликование разлетелось золотыми брызгами фанфар. Рыжая! Рыжая! Экстаз и эйфория накрыли с головой, обрушиваясь десятибалльными волнами. Его дочь! Свергнутый эйфорией, он никак не мог справиться с голосом, готовый заплакать. Его дочь! Наконец, смог выдавить, глядя прямо перед собой:

– Да, мама у нас тёмная личность, – он жадно вбирал глазами каждую черточку крошечного создания за стеклом.

Малышка была подобна херувиму. Страстно захотелось взять её в руки, покачать, ощутить тепло, лёгкость, движение, прикоснуться губами к макушке, вдохнуть запах, услышать дыхание. По его венам начало растекаться парное молоко. Сколько недель он ждал, думал, листал мысли, ручался, говорил убежденно, но не был уверен, что эта девочка в самом деле – плоть от его плоти. Он готов был любить нарожденное создание только за то, что мама обожала её. А здесь на тебе! Его дочь!

Казалось, он, оглушенный и немой, простоял целую вечность, прежде чем сумел выдавить: «Почему она в боксе, а не в кроватке, как другие дети»?