Изнанка психоанализа (1969-1970)

Говоря в свое время о том, во что выливается объектное отношение во взаимодействии с открытой Фрейдом структурой, я заявил, что реальный отец — это агент кастрации. Но заявил я это не прежде чем указал на существенное различие между кастрацией, фрустрацией и лишением. Кастрация — это функция по сути своей символическая, то есть немыслимая без артикуляции означающих, фрустрация — функция Воображаемого, а лишение, само собой разумеется — Реального.

Что можно сказать о результатах этих трех операций? Что касается первой из них, кастрации, то объектом ее становится загадка, которую ставит перед нами такой явно воображаемый предмет, как фаллос. Во фрустрации, напротив, дело всегда идет о чем-то вполне реальном, хотя притязания, лежащие в ее основе, берут начало в чисто воображаемой идее о том, будто реальное это кто-то вам должен, что еще далеко не факт. Что до лишения, то ясно, что оно может располагаться только в символических координатах, так как в реальном никакой нехватки не может быть — что реально, то реально, и тот существенный элемент, без которого мы не были бы в реальном сами, элемент нехватки — ведь именно он характеризует субъекта в первую очередь — обязательно должен быть в реальное привнесен извне.

А вот что касается агентов этих трех операций, то в отношении их я был — совершенно этого не скрывая, несколько менее эксплицитен. Отец, реальный отец, есть не что иное, как агент кастрации — это и есть то самое, что попытка представить реального отца в качестве невозможного предназначена от нас скрыть.

Что это такое — агент? На первый взгляд, мы соскальзываем в фантазм, где отец предстает кастратором. Интересно, что ни один из мифов, к которым обращается Фрейд, ни в какой форме своей ничего подобного не содержит. Кастрироваными сыновья предстают вовсе не потому, что в какой-то первой, гипотетической, еще чисто животной стадии они не имели, якобы, доступа к женской половине стада. Кастрация как выражение запрета не могла, в любом случае, возникнуть иначе, как на второй стадии, стадии мифа об убийстве отца орды, и источником ее является, если следовать мифу, общее соглашение, то странное initium, на проблематичность которого я в последний раз обратил внимание.

Термин акт, поступок, тоже требует пояснения. Если принять то, что я говорил в этом отношении, рассуждая об аналитическом акте, всерьез, если поступок действительно оказывается возможен не иначе, как в контексте всего того, что означающее, войдя в мир, в него привнесло, то в начале поступок оказаться никак не может, а тем более поступок, который можно охарактеризовать как убийство. Миф не может иметь здесь иного смысла, кроме того, к которому я его свел, то есть высказывания невозможного. Вне поля, артикулированного настолько полно, чтобы в нем изнутри был заложен закон, совершить поступок нельзя. Не существует поступка, который не имел бы к эффектам этой значащей артикуляции отношения и не нес бы в себе всю его проблематику — как тот провал, который предполагает, или к которому сводится, само существование чего-то такого, что можно наименовать субъектом, с одной стороны, так и то, что предсуществует поступку в качестве законодательной функции, с другой.

Не вытекает ли функция реального отца в деле кастрации из природы самого поступка? Предложенный мноютермин агент как раз и позволяет не считать этот вопрос предрешенным.

Слово агент ассоциируется в языке со множеством других, ему родственных. Со словом актер, например. Со словом акционер тоже — почему бы и нет? Ведь слово это происходит из того же слова акция, означающего действие и показывает нам, что действие — это не совсем то, что мы думали. Со словом активист тоже — разве не означает оно того, кто считает себя чем-то большим, чем простым орудием чужой воли? Или, в нашей ситуации, с Актеоном — прекрасный пример для тех, кто знает, что это слово в терминах фрейдовской вещи значит. С тем, наконец, кого мы просто называем моим агентом. Вы все знаете, что это последнее выражение значит — оно значит: я ему за это плачу. Или даже: я возмещаю ему убытки, связанные с тем, что больше ему заняться нечем, или еще: я плачу ему гонорар — выражение, дающее понять, что он, якобы, способен на что-то еще.

Коннотации термина подсказывают, таким образом, на каком уровне реальный отец выступает в качестве агента кастрации. Реальный отец выполняет функции головного агентства (Гagence-maоtre).

3

Функции агента становятся в наше время все более для нас привычными. Мы живем в эпоху, когда мы знаем, что за этим стоит — реклама, барахло, которое надо во что бы то ни стало сбыть с рук. Но мы знаем, с другой стороны, что именно на этом держится ход вещей, именно благодаря этому достигли мы пароксизма, расцвета дискурса господина в обществе, которое на этом дискурсе зиждется.

Час уже поздний.