Изнанка психоанализа (1969-1970)

Именно ученики Нормальной Школы, эти баловни Университета, прекрасно знающие, что для преподавания дисциплины вовсе не надобно ее знать, обнаружили, что на семинаре у меня происходят странные вещи. Там, оказывается, когда вы курите — почему я, между прочим, не раз повторял, что вы могли бы от этого и воздержаться — так вот, когда вы курите, происходит нечто такое, что я нигде больше не наблюдал — дым проникал через потолок в расположенное выше помещение библиотеки, так что деликатные легкие работавших там студентов этого не выдерживали.

Вещи столь необычные только с такой публикой, как вы, и могут произойти. На значение этого факта я вам как раз и указываю.

[Входит служитель]

Перед вами, во всей красе, акт протеста, который я вам предсказывал. Человек этот поистине очень трогателен.

Все это происходит в зоне, значение которой подобные действия нисколько не умаляют.

[Служитель выключает свет и доска становится не видна]

Сколь бы занятные шутки нам организаторы ни уготовили, я вынужден на этом занятие завершить.

10 декабря 1969 года.

II Господин и истерик

КООРДИНАТЫ АНАЛИТИЧЕСКОГО ПЕРЕВОРОТА

Знание, которое не знает.

Истеризация дискурса.

Знание и истина.

Недосказанное.

Загадка, цитата, истолкование.

На эти четыре формулы мы в дальнейшем станем ссылаться.

Те, кто присутствовали на первом занятии семинара, может быть, слышали, как я напоминал там о формуле, согласно которой означающее, в отличие от знака, это то, что представляет субъект для другого означающего. Поскольку другое означающее, судя по всему, ничего об этом не знает, ясно, что речь в данном случае идет не о представлении, а о представителе.

Благодаря чему я счел тогда же возможным проиллюстрировать этой формулой то, что назвал я дискурсом господина.

1

То, что оказалось возможным свести дискурс господина к единственному означающему, предполагает, что означающее это что-то собой представляет. Сказать что-то означает уже в данном случае сказать слишком много — оно представляет собой х, то самое, характер чего нам и предстоит как раз в данном случае выяснить.

И в самом деле, ведь ничто не указывает на то, в чемименно навязывает господин свою волю. Что необходимо согласие, это несомненно, и то, что в качестве означающего абсолютного господина Гегель мог привести только смерть, является в данном случае знаком — знаком того, что это псевдо-начало никак проблему не разрешает. И в самом деле, ведь для того, чтобы положение дел сохранялось, господину пришлось бы, чтобы подтвердить свое господство над смертью, воскреснуть — другими словами, ему пришлось бы пройти через испытание. Что касается раба, то положение у него точно такое же — только он через это испытание отказался пройти.

Загадка функции господина не дается, как видим, так уж легко. Я указываю на это, потому что мы находимся на верном пути — на пути, который нами, без ложной скромности, был открыт и который теорией бессознательного отнюдь не является, — когда утверждаем, что вовсе не само собой разумеется, будто всякое знание, будучи знанием, знает себя непременно как таковое.

То, с чем мы в опыте психоанализа, пусть самого элементарного, немедленно сталкиваемся, относится не к разряду познания или представления, а именно к разряду знания. Речь идет, если уж говорить точно, о чем-то таком, что связывает означающее Sjс другим означающим S2, выступающим как его основание.

Термины эти довольно, я сказал бы, рассыпчаты — я прибегаю к этой метафоре, чтобы донести до вас смысловой оттенок, которым окрашено у меня в данном случае слово знание.

Именно в этом контексте, и лишь постольку, поскольку оно не знает себя, обретает устойчивость то, что себя знает, выдавая себя в спокойной уверенности за эдакого маленького господина, за я, за знатока.

Время от времени, между тем, происходят, мы видим, сбои. Именно в этих случаях врываются в ход вещей ляпсусы и огрехи, в которых дает о себе знать бессознательное. Причем лучше и глубже, чем в свете психоаналитического опыта.

Порою мы позволяем себе прочесть биографию. Мы делаем это, когда документов, имеющихся в нашем распоряжении, достаточно, чтобы ясно было, чем человек жил, к чему считал себя предназначенным, и насколько, по его мнению, он свое предназначение осуществил.

Однако имея в виду, что знание не обязательно себя знает, вполне возможным окажется, читая подобную биографию, понять, на уровне какого бессознательного знания происходила работа, обнаруживающая истину всего того, что полагало, будто существует.

Возвращаясь к анализу схемы дискурса господина, укажем, что именно невидимая работа раба, та самая, что формирует латентное бессознательное, обнаруживает, стоит ли эта жизнь того, чтобы о ней говорить. Потому то и возникает вокруг истин, истинных истин, столько заблуждений, ошибок, вымыслов.