Изнанка российско-украинского конфликта, или Как поссорились соседи

Если б в свое время перенесли столицу державы из Москвы (Петербурга) в Киев, потрафив самолюбию местных патриотов, наверняка история пошла бы другим маршрутом. А так — захотелось самостийности и паньства. Вот только пассионарности нет. Приходится пользоваться чужими трудами, маскируясь под обиженных. Причем несчастные сами выбрали себе судьбу, назвав себя «окраинцами» (как назовешься, так и поведешься). Автор все это прекрасно понимает и рассказывает, каким образом приднепровская Русь сменила название.

Украина — «понятие, подразумевающее «край», «окраину», применялось как к западным, так и восточным частям Южной Руси… С XIV–XV вв. понятие «Украина» из просто «окраины» трансформируется по смыслу в «край», «краину» [сов. укр. «страна»]. Уж больно велики были окраины»[37].

Казалось бы, после такого разъяснения дискуссию насчет «кто и что» можно закрывать за неимением предмета спора.

Единственно, что следует отметить, — это то, что у Московской Руси приграничные «окраины» были куда обширнее, но от самоназвания «русы» они не отказались и от наследия предков не отреклись, потому и превратили свое государство в великую державу, каковой была Древняя Русь.

«В целом Украина стала региональным народным названием для Надднепрянщины, попав в официальные названия до ХХ века лишь однажды — в виде Слободско-Украинской губернии, просуществовавшей до 1835 г. и ставшей потом Харьковской»[38].

То есть самоотказ от предков — русичей — у «надднепрянцев» произошел по историческим меркам не так давно. И многократно цитируемый в силу саморазоблачительной честности Кирилл Галушко подтверждает подоплеку «украинской самобытности»:

«Вся эта дележка древнерусского наследия не так страшна для украинцев, поскольку сами украинцы перестали быть русинами и считать свою землю Руськой всего лишь в ХІХ в., проиграв борьбу с российской монополией на это слово»[39].

Исчерпывающая констатация! А дополнительный смысл получается такой: вот если б не проиграли, если бы сами возглавили державу, тогда бы… И автор приводит данные на сей счет. Так киевлянин Феофан Прокопович предложил Петру I официально именовать его государство не Московским царством, а Россией (греческий вариант написания Руси). Предложение было принято. А студенты духовной Могилянской академии приветствовали Богдана Хмельницкого при его въезде в Киев от имени «России». Они же сочинили оду, в которой были следующие строки:

С сынов Владимировых Россия упала,
С Хмельницких при Богдане на ноги встала.

Это означало, что мечта о единой Руси (России) была в Киеве жива. Но спустя три века восторжествовала совершенно иная идея — мы сами по себе. А сами по себе потому, что оказались «окраиной» и не хотим подчиняться «центральной» Москве…

Отсюда два генеральных подхода к оценке Руси. В зависимости от выгодности момента один украинский публицист будет яро доказывать, что великая Русь пошла от Киева и украинцев, что свидетельствует о величии украинского народа, другой (может, и тот же) — что Русь была условным государством с конгломератом племен, потому украинцы не имеют никакого этнического отношения к беларусам, а главное — к русским. Что делать: соцзаказ заставляет крутиться.

«Итак, с общей древнерусской идентичностью, выходящей за пределы элиты, есть большие проблемы. То есть мы о ней почти ничего не знаем, а точнее — никто не может доказать, что она была»[40].

И не важно, что в Средние века, в условиях государственной разделенности, почему-то появилось «то, чего не было» — беларусы, украинцы и русские — народы близкие по языку и культуре, осознающие свое этническое родство. Отсюда следующий ход украинского публициста: и восточного славянства не было! А было не пойми что.

«Одним из аргументов любителей древнерусской народности является утверждение о том, что Русь объединила «восточных славян», которые, очевидно, определяются по лингвистическим критериям, — поэтому-то славяне и должны были тяготеть жить вместе и ощущать свое единство. Но само понятие «восточные славяне» — результат не лингвистических и не исторических исследований, а определенного политического заказа для нужд российского и советского государств, пытавшихся объяснить невозможность отдельной жизни украинцев, русских и белорусов»[41].

Показательно, что автор даже выделил курсивом крамолу — «невозможность отдельной жизни украинцев, русских и белорусов». Как раз жить они, по мнению украинских националистов, должны отдельно, и на как можно большем расстоянии друг от друга, ибо ничего объединяющего у них нет. Эта характерная, «родовая» черта любого национализма — противопоставление своего «уникального» народа всем прочим, особенно соседним, как угрожающим существованию «своего» этноса. Это первый шаг к сеянию розни между народами как условие существования «своей» нации.