Изобилие

Оксанка на табуретке, почти напротив меня; ножки тоненькие, слабенькое тельце под халатом, бледное, с несколькими прыщами лицо, серые волосы. Не спеша закуриваем, она готова.

– Сегодня был в театре, пьесу вернули. Говорят, что вообще-то лучшее, что к ним приносили, но… актера такого нет, чтобы сыграл как надо. Ха! Да? Говорят – в Москву посылай, по театрам, там такое пойдет. Нда-а… Пойдет… Знаешь, даже спросили заботливо так, сколько я над ней работал. Три месяца. Нда-а, три месяца… А они знают, сколько я в нее вбухал?! Всего себя выдавил… Короче, вот она, в пакете, теперь что хочешь с ней, то и делай. – Разволновался я, закурил новую сигарету. – С записью опять облом. На этот раз пульт увезли куда-то. Интересно даже, сколько это еще может так продолжаться! Тупик… Всем просто плевать, понимаешь? Мы, может быть, в сто раз лучше всех этих «ДДТ», «Чайфов», а вот живем здесь, где даже не понимают… так и сдохнем. А ведь есть, есть что сказать! Мне же скоро двадцать пять. Вдумайся – двадцать пять! Лермонтов уже «Героя…» опубликовал, а я? Я, может, пять подобных «Героев…» создал, только кому они нужны? В Москву слать? Ха-ха! Вот эти рассказики в местной газетенке, вот и все, что есть реально. Статейки… Я могу большее. Могу, хочу большего! Понимаешь, нет? Полтора года альманах выпускал, один, на печатной машинке, через копирку… Просил, давайте по-нормальному, хоть на ксероксе! Деньги, деньги… А альманах хвалили… Устал я, бросил – и никому ничего, как бы и не было… «Пей водку, – вот и все, что тебе предлагают. – Пей и не лезь». Вот и все…

Уже не раз и не два говорил я Оксанке подобное, она всегда слушает молча, глядя в пол. И в следующий раз будет слушать точно так же.

– …Блин, может, действительно, все сжечь к чертям собачьим, забыть и запить? Пусть порадуются. А? Что посоветуешь?

Я знаю, кто-то говорит подобное женам, подругам, детям, собакам, куклам, а я – вот ей. И постепенно мне становится легче, я снова наполняюсь жизнью и силой, я снова готов писать, пробивать свою группу, просить, надеяться. Ведь она, она верит в меня, хотя и молчит, глядит в пол своими большими глазами. Нет, я добьюсь, я обрадую ее, докажу…

– Вот им, Оксанка! Видели это?! Они все поймут, придет время!.. Да мне просто жалко их, они же – зомби, стадо мертвых!.. Что им какая-то пьеса, песенка, картинка?! Им вдолбили что-то в их тесные черепушки, и теперь они ходят… Нет, я порасшибаю их бошки, они прозреют. Просто надо работать, Оксанка, понимаешь, надо работать! Они потом сами завопят: «Какой человек жил среди нас! В нашем городишке убогом. Да как же мы раньше могли оттолкнуть его?!» Ха-ха-ха!.. Нет, вот им! Я их пробью! Надо работать…

И вскоре я иду по освещенной фонарями улице, осыпаемый снегом, дышу полной грудью, в голове новые идеи, сюжеты, планы. Все сначала. Сеанс окончен.

1995 г.

Праздник

– Бутылку «Асланова» будьте любезны!..

В моем голосе были радость предстоящего удовольствия и гордость, что покупаю вот не как обычно самую дешевую «Русскую» за десять пятьсот, а добротную, вкусную водку.

За спиной Андрей, а возле него две симпатичные девушки, с которыми только что познакомились и надеемся клево поторчать до утра.

– Не получится, – буркнул продавец внутри киоска, ткнул пальцем в прикрепленный к стеклу лист бумаги.

«По распоряжению главы администрации Н. В. Реброва спиртные и алкогольные напитки продавать запрещается с пятнадцати часов двенадцатого июня до восьми часов тринадцатого июня».

– Что за идиотство! Сегодня же праздник…

– Поэтому и запрещено.

Настроение моментально ухудшилось и ухудшалось все сильнее по мере того, как на мои просьбы продать водки везде дружно указывали на дурацкое распоряжение.

Площадь перед универмагом «Саяны», где днем кипит торговля, сейчас снова набита людьми. Они колышутся, бубнят, пьют газировку, пиво, водку (закупили заранее умные), ожидают праздника.

– Что, искать пойдем? – предложил я. – Где-нибудь в отдаленных ларьках…

Девушки – Оля и Наташа – стали морщиться. Андрей уныло оглядывался по сторонам:

– Сейчас начнется. Может, с рук купим, должны же…

Действительно, какая-то старушка стоит у бордюра, в ногах большая сумка, а по лицу сразу видно, зачем она здесь. И мы взяли две бутылки «Русской», самодельного, ядовитого пойла, которое предназначено для простой потери сознания, а совсем не для веселья.

Кое-как опустошили обе бутылки, с отвращением опрокидывая горлышки в рот и потом жадно, но экономно запивая гадость фантой. Девушки почти не пили, и заметно было, что они разочаровались в нас, приняв сначала за мажорных парнишек.

– Как вы можете эту отраву?.. – возмутилась Оля, приложившись к бутылке вторично. – Все, больше не буду. Фу-у!..

А на эстраде – сколоченном из широких досок помосте – уже выступали девушка и юноша, что-то радостно говорили, шутили, и толпа бурно реагировала на них, мелькали в свете многочисленных фонарей специально выданные трехцветные флажки.