Изобилие (сборник)

– Давай, блин.

Пьем.

– Ничего не осталось. Ничего!.. Только вот пить на халяву. Бли-ин!.. Но я ж человек! Я же… Эх! – В его глазах слезы.

– На, курни, – протягиваю окурок.

Он жадно затянулся.

– Ты, Владька, ты понимаешь…

– Понимаю, Леха, все понимаю.

Окно открыто. Ночной ветерок освежает лицо. Дышится легко. Весной пахнет сквозь водку.

– Жизнь… блин, это же чудо. Вадька! Это… ну, ты понимаешь… Я так ее ждал, я, блин, мечтал… А на фига? Вадька, скажи, на фига?

Я пытаюсь ответить:

– Знаешь, Леха, это болото. Жизнь – болото. Просто, понимаешь, родили, ну и живи. Да, это болото.

– Да? – У Лехи слезы в глазах. – А зачем тогда всё? Я?..

– Просто… Родились, поели… и всё.

– И всё.

Так мы сидим и беседуем. Леху совсем развезло, а я еще хочу выпить.

– Леха, давай?

– Не-е, – морщится он. Вздыхает и снова спрашивает: – А зачем тогда всё? Зачем, блин, говорят?..

– Просто.

– Бли-и!.. Вадька, а я-то думал! Я-то… блин…

– Давай, Леха! – Я двигаю к нему рюмку.

– Давай, Вадька, теперь уже все равно!..

Пьем.

– А они, – машет Леха в сторону музыки, – они не врубаются, блин! Они там… торчат…

– Пускай торчат.

– …дураки!

– Они, Леха, просто живут. Просто. Им не надо.

– А мне надо! Мне надо… было… хотел… Но, блин, теперь я понял… Я все понял! – И он загадочно оглянулся на окно. Тянется ко мне, шепчет: – Вадька, друган… давай… чтоб легко. Что нам терять?

Я смотрю в окно, понимаю.

– Туда?

– Туда! Давай, блин, туда! Зачем?.. Зачем нам в этом болоте? А?

Я наливаю:

– На посошок!

– Давай!

Пьем. С минуту сидим молча.

– Вот это да! – вздыхает Леха и поднимается.

Подходит к окну, смотрит в ночь.

– Ветерок… звездочки… Зачем, блин, родили?

Я тоже встаю.

– Ну что, Леха, пора?

– Пора! – Он тяжело лезет на подоконник. Садится. Перекидывает ноги.

И вот его нет.

Гулкий шлепок.

Я подхожу. Смотрю вниз.

Ничего не видно. Темно.

1994 г.

Водка

Таня встретила Игоря в коридоре и сказала:

– Привет.

– Привет, – сказал и Игорь.

– А может… Может быть, погуляем?

Игорь посмотрел на Таню:

– Давай. Сейчас?

– Минут через десять. Я себя в порядок чуть-чуть приведу. Хорошо?

Игорь ответил:

– Да, хорошо.

– Заходи через десять минут.

– Хорошо.

Таня ушла к себе в комнату, а Игорь к себе.

Игорь покурил, посмотрел в окно. Рядовой, самый обычный вечер. В доме напротив десятки желтых окон-близнецов. Только занавески и шторы разные… Игорь затушил окурок, надел пальто и пошел к Тане.

Таня уже собралась.

– Пошли? – спросила она.

– Да, – сказал Игорь.

И они пошли гулять.

Вечер превращался в ночь. Короткие минуты, которые могут стать лучшими в жизни.

Они шли по парку, по асфальтовым дорожкам и молчали. Игорь молчал, и Таня тоже. Женщины выгуливали собак, старички бегали. В крошечном квадратном пруду уныло, как неживые, плавали утки, а с деревьев в воду сыпались листья.

– Да, – сказал Игорь, устав молчать, – хорошо.

– Хорошо, – честно ответила Таня, и Игорю стало стыдно.

Она села на качели.

Игорь принялся было ее раскачивать, но подшипники завизжали, и Игорь сказал:

– Подшипники визжат. Давай пройдемся еще.

– Давай, – согласилась Таня.

Они снова пришли к пруду, где плавали утки. А с деревьев в воду продолжали сыпаться листья.

– Мда-а, – вздохнул Игорь, – хорошо-о…

– Хорошо.

Когда совсем стемнело, они вернулись. Игорь проводил Таню до ее комнаты.

– Пока? – спросил он.

– Пока, – ответила Таня. – Спасибо.

И она скрылась за дверью.

Игорь прошелся по коридору взад и вперед, а затем побежал за водкой.

Октябрь 1996 г.

Дело

Вчера после работы Губин Евгений Сергеевич был на дне рождения у своего друга еще по институту Макарова Андрея Борисовича. Прилично выпил, остался ночевать. Утром на работу. Рабочий день. Около семи только, усталый опустошенный, Евгений Сергеевич стоял у двери своей квартиры, искал ключом в темноте подъезда щелку замка. О! Есть. Провернул два раза, толкнул дверь, вошел.

Включил свет в прихожей, скинул туфли, выдох-нул:

– Фу-ф, дома…

Квартира однокомнатная, в пятиэтажном доме на первом этаже. Зал, так сказать, – восемь шагов на пять, кухонка, ванная и туалет раздельно, и прихожая – тесненький пятачок. С этого пятачка глянул Евгений Сергеевич в зал и остолбенел.

Дверцы шифоньера открыты, белье сметено на пол. Ковра нет, телевизора на тумбочке нет, магнитофона, кассет, гитары нет, электрического чайника на журнальном столике тоже. Шторы раздернуты, и окно открыто. Прохладный ветерок плавает по залу.

Евгений Сергеевич на цыпочках прошел к окну, по пути мутно оглядывая разгромленное жилище. А за окном пусто и тихо. Голые ветви березы покачивались перед глазами, близкий корявый забор стройки стоял. Пусто совсем, удивительно пусто. Даже собаки не бегают. И Евгений Сергеевич прикрыл рамы, заметил, что железная сетка с форточки сорвана.

– Залезли…

Потом побежал искать телефон. У ближайших соседей телефонов нет, а с других этажей Губин не знал.

Все автоматы оказались без трубок, зато встретился наряд, патрулирующий улицу.

– Здравствуйте! – хрипло вскрикнул Евгений Сергеевич. – Залезли!

Милиционеры остановились.

– Кто? Куда?

– Ко мне… в квартиру ко мне!

– И до сих пор там? – спросил сержант.

Евгений Сергеевич почему-то хохотнул:

– Нет, ушли.