Изобилие (сборник)

Увидел ее в фойе, она сидела на одном из сколоченных друг с другом кресел, читала какую-то книгу. Когда я проходил мимо, громко, по-подростковому открыто кашляя, она взглянула на меня. И я невольно остановился. Такой девушки я не видел, я не верил, что такие бывают, и в то же время, казалось, уже много раз любовался ею в мечтах и во снах. И в один миг, от одного ее беглого взгляда, ушли в тень, поблекли и растворились все прежние любовные воспоминания, прошлое оказалось далеко-далеко. Лица, фигуры, стройные, манящие ножки в тонких чулках, короткие юбки… Один ее мимолетный, недовольный взмах глаз перевернул для меня мир. Теперь только она заполнила мои мысли, чувства, стала объектом фантазии и восторга. И я возблагодарил свою простуду, свой кашель, что они столкнули наши глаза.

Была большая перемена, в фойе много людей. У входа в столовую, как обычно, давка. Кормили по группам, но многие лезли без очереди, чтоб поесть сначала с чужими, а потом пристроиться к своей группе; дежурные орали на них, отгоняли. И я хотел было попробовать пробраться в столовую раньше своих, но вот увидел ее… Я прислонился к стене и украдкой, жадно рассматривал девушку.

Она была, кажется, невысокого роста, но стройная, длинноногая, гибкая. Каждое ее движение казалось мне изящным, сама она воздушной, неповторимо-чудесной. Я боялся оторвать от нее взгляд, потерять ее, я ощупывал каждую складку на ее белом свитере, каждый завиток волос. Я готов был смотреть и смотреть. А вокруг была пустота.

Девушка сидела, закинув ногу на ногу, черный короткий сапожок легко покачивался. Волосы, темные и блестящие, собраны в тугую косичку, которая начиналась у макушки, и в нее вплетена розовая лента. Она читала, поглаживая обложку, не обращая внимания на шум и возню в фойе. Чуть склонила голову набок, и я хорошо рассмотрел ее профиль, ее розоватую гладкую щеку, маленький, чуть вздернутый нос, губы, сочные и манящие, густую, но узкую бровь.

Кто она? Откуда появилась здесь, в убогом ПТУ на окраине города, готовящем новую партию лимиты? Может, она ожидает кого-то, пришла сюда на минутку, спустилась в нашу гаденькую реальность из своего мира, где совсем все иначе, я не знаю как, но совсем, совсем, совсем по-другому. Там люди другие, небо другое, там чувства открыты и светлы, их незачем прятать, незачем стыдиться их. И город, в который я так долго мечтал приехать, пожить, но уже за две недели, что провел здесь, начавший разочаровывать, подарил мне встречу с девушкой, о какой я не смел – да, не смел – и мечтать.

Сейчас она, конечно, исчезнет, снова накроет меня холодная полутьма, мне станет еще тяжелее, чем до того, как я увидел ее, но в то же время мне будет тепло и светло, потому что я буду знать: она где-то рядом. Буду вдыхать тот же воздух, что и она, надеяться когда-нибудь снова увидеть ее.

Но она не исчезла. Я стал встречать ее в училище, в общежитии; я следил за ней, разузнал, что она учится на первом курсе, на мозаичника. Я гадал, какое же у нее может быть имя, но никого не решался спросить о ней. Я был робок, у меня не было отношений с девушками, необходимого опыта, кроме неудачной пьяной попытки на выпускном вечере в школе. Но неудержимая природная жажда влекла, толкала меня к женщине, смешивалась со страхом, беспомощностью и выплескивалась фантазиями, ослепительными мечтами, почти галлюцинациями, на несколько минут заменяющими настоящее.

Лишь только я оказывался один в комнате, я валился на кровать, судорожно расстегивал, рвал пуговицы на прорехе брюк и раздражал и без того готовый лопнуть от возбуждения член. Любые мелочи становились сюжетами сладких видений. Глаза мои были закрыты, и сколько чудесных девушек, откровеннейших сцен видел я! Нет – сам участвовал в них.

С семнадцатого сентября она, девушка с мозаичного, стала центром моих желаний. Точнее – единственным моим желанием. Я чувствовал ее тело, аромат ее свежей кожи. Я осторожно, дрожа и задыхаясь, раздевал ее, снимал с ноги невесомый, мягчайший чулок, тихонечко прикасался к тугим горячим грудям, опускался перед ней на колени и целовал, лизал, словно сладкий цветок, ее половой орган…

Она стала моей царицей, моим божеством, моим солнцем, а я – хотя бы в мечтах – ее рабом. Сколько раз я готов был упасть к ее ногам где-нибудь в коридоре, на лестнице, в столовой и при всех просить о капле любви, о разрешении прикоснуться к ней, один только раз к ней прикоснуться! Мне казалось, что этого прикосновения хватит мне на всю дальнейшую жизнь.

Я видел мокрые сны, меня перестала интересовать учеба, я не ездил больше на Невский, на концерты в рок-клуб, а следил за ней, искал с ней встречи, бродил по коридорам в общежитии, надеясь, что вот сейчас она выйдет из какой-нибудь комнаты, пройдет мимо меня – и секунду я буду к ней близко-близко.

Господи, как сказочно-тяжело мне тогда было!

В таком состоянии я жил больше месяца. Это кончилось двадцать четвертого октября. День этот я навсегда запомнил, его я обвел в календаре черным. (Но, наверное, черным зря.)