Изобличитель. Кровь, золото, собака

– Обойдемся, – махнул рукой Митрофан Лукич. – Подумаешь, глоток… Когда я в Москве или Петербурге, завершив дела, принимался со знакомыми душой расслабляться, всякое случалось. Однажды, выехавши за город, пришлось два часа шустовский морковкой заедать, на ближайшем крестьянском городе воровским образом надерганной. Ну выехали мы уж хороши, корзинка с провизией незаметным образом из экипажа и выпала. Зато корзинка с коньяком, все время особому вниманию подвергаясь, уцелела. Уж бутылку русский человек никогда не потеряет, верно вам говорю! И ничего, в лучшем виде прошло, душевно до рассвета на сене посидели – с коньячком и охапкой моркови, коей запас еще раз пополнили. – Он фыркнул в бороду. – На рассвете хозяин огорода объявился, начал ходить поблизости и бурчать про всяких, которые безобразят – да мы ему рот-то золотым червонцем запечатали, так что он нам сам еще надергал… Коньяку у нас тогда было много, а здесь и пить-то нечего, даже морковки не надо…

– У нас тоже всякое случается, – сказал Ахиллес. – Иные пьют и под собачий брех вдали, и под выглянувшую из-за облаков луну, да мало ли подо что…

Разделавшись со своей дозой в два глотка, они самым небрежным тоном говорили о всяких пустяках – отгоняя волнение. Сидеть молча было бы чересчур тягостно.

– А вот еще, мне туляки рассказывали, с тараканом пьют, – сообщил Митрофан Лукич. – Ловится, стало быть, таракан поздоровше, привязывают его ниткой за лапу, отпускают и стопку – хлоп! «За отъезд!» А потом таракана назад за ниточку притянут: «За приезд!»

– Ну, это и у нас в ходу, – усмехнулся Ахиллес. – Сам не участвовал, но наблюдал однажды…

– А вот еще рассказывали архангельские, что у них…

Он замолчал, и оба повернулись к забору. Точно так же, как совсем недавно, застучали колеса пролетки, послышалось громкое «Тпрру!» – и в калитку влетел Митька, отсюда видно, с лицом радостным и возбужденным. Как давеча Артамошка, он чуть ли не бегом припустил во флигель. Чуть ли не закричал с порога:

– Ахиллес Петрович, дядюшка, я его берлогу нашел!

– Стоп! – сказал Ахиллес резким командным голосом. – Отставить! Сесть и успокоиться!

Он давно уже усвоил, еще со времен училища, что именно такой тон как нельзя лучше унимает излишнее возбуждение. Подействовало и теперь: Митька замолчал, послушно присел на старенький венский стул. Когда Ахиллес счел, что мальчишка успокоился в должной степени, сказал уже штатским голосом:

– Рассказывай, Митя. Итак, пошел ты за ним…

– Не далеко и не близко, – сказал Митька. – Он, правда, оглянулся, один раз за всю дорогу, только я и не подумал стушеваться – как шел не торопясь, словно бездельем маюсь, так и шел. Потом он уже и не оглядывался. Шел недолго. Пришел на Пироговскую и вошел в подъезд доходного дома Кафтанова, с таким видом, словно бывал здесь не впервые – уверенно, не мешкая…

Ахиллес поднял ладонь:

– Минуту, Митя, – повернулся к Митрофану Лукичу. – Я в городе достаточно долго живу, чтобы знать: Пироговская так поименована отнюдь не в честь каких-то пирогов, а по имени великого нашего хирурга Пирогова. Но не такой уж я старожил, чтобы знать, что собой представляет доходный дом Кафтанова. Не объясните ли?

– Доходные дома бывают разные, – сказал Митрофан Лукич. – Бывают приличные, а бывают и такие, что туда и городовые только гурьбою идут. Кафтановский – из приличных, для чистой публики… ну, не самой зажиточной, однако ж – чистой. Большинство квартир сдается надолго – людям главным образом семейным. Чиновники средней руки, не самые богатые доктора, торговый люд не особенно высокого полета. Даже офицер вашего полка квартирует.

– А, ну да, – кивнул Ахиллес. – Штабс-капитан Веденеев с женой и дочерью. Бывал я у него однажды в гостях в том самом доме, только представления не имел, что это и есть доходный дом Кафтанова – на доходных домах любого класса вывесок ведь не вешают. Пироговская, номер двадцать пять, ну да… Три этажа, немаленький, в порядке содержится… В самом деле, приличный, не дорогой, но и не дешевый. Что было дальше, Митя?

– А дальше я дверь приоткрыл тихонечко и вошел на цыпочках, – сказал Митька. – Дом приличный, но все же не такой респектабельный, чтобы в подъезде швейцар имелся. Поднялся я на первый этаж, слышу – в двери справа ключ в замке поворачивается. Осторожненько так на второй этаж поднялся – никого. Это он своим ключом дверь отпер и вошел. Раз так, то в квартире, кроме него, никого нет – иначе бы позвонил. Второй этаж, направо, пятнадцатая квартира. Раз у него есть свой ключ, он там и живет, быть может?

– Не по приказчичьему жалованью там все же квартиры снимать, – сказал Митрофан Лукич и покривился. – А может, туда-то мои денежки и уходят…

– Возможно, – сказал Ахиллес. – Или он в столь хороших отношениях с нанимателем… или нанимательницей, что имеет свой ключ… Митька, выйди-ка на минутку, в прихожей посиди, – неожиданно распорядился Митрофан Лукич.

Митька улыбнулся чуточку смущенно:

– Да я, дядюшка, и так в классе наслушался…