Изображая Обломова

Первая: — И прям, вся в таком шоколаде? Держите меня! Если покровитель с баблом — считай — пруха. Меня хозяин бара «Монплезир» в Мотовилове два года содержал. Подарки, то, се…Ну, мармелад сахарный… Пятый месяц беременная. Откуда мне знать от кого? От него, думаю все же, заразы. Так выкинул меня! Здесь теперь в кафе работаю. С Казиком в подсобке ночую. Слыхала?

Натали: — Что такое — «вы–ки–нул»? Же не компрон па.

Вторая: — Ой, Нюшка, прям, какая–то! «Как выкинул»! Натурально — взашей. И пятиэтажным вдогонку. Мне прошлый месяц пятнадцать стукнуло, а у меня второй (показывает на живот) От отчима, козла этого сраного. Доченька моя с мамкой осталась. Она–то сама меня выгнала. А как же! Я ж ментуру вызвала, он ее молотил — из ушей из носа кровищи море. Козел! Ну, сидит. Упекла папашку. Мамка меня прокляла, умная какая. Вот сомневаюсь… Не, рожать все равно буду! «Зачем, зачем!»… А всем на зло, бля!

Первая: — У меня УЗИ показало — двойня. Счастье–то привалило! Так вот — одного продать хочу. С бабой богатенькой, армянкой — такая прям вся в голде и брюликах — уже на пять кусков евр договорилась…Так пропала, блин. Слушай, у вас там, среди ваших олигархов покупателя нет? У меня все анализы хорошие. Хочешь, сбегаю?

Наталисжимает виски, смотрит ошалело: — Же не компрон па…Не понимаю! Здесь оскорбляют женщин??!

Перваягордо: — Женщину оскорбить нельзя! Изнасиловать, измутузить, затоптать, заплевать — оно, само собой, почему и нет? Прибить — запросто. А оскорбить — нельзя!

Вторая: — Ой, блевануть от ваших разговоров тянет (прикрывая рот, бросается в кусты) За ней уходит Первая.

Первая: — Говорила, водяра у них паленая! И не фиг было «Братской могилой» закусывать!

КАРТИНА 3

Действие переходит к Пушкину, Гончарову, Карамзину. Из темноты выныривают два парня — Длинный и Тощий.

Пушкин, Гончаров и Карамзин хором увлеченно читают: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!..»

Длинный: — У-яяя! Чудеса, родимые мои! Не поверите! Вот иду и думаю, чо у меня в кармане завалялось? Глядь — не хрена себе (показывает бумажки, торжественно объявляет) Мужики, вам повезло! Выиграли путевки на Гавайи. На троих! По 500 рэ за оформление бумаг прям сейчас. Остальное в офисе.

Гончаров (смущенно): — У нас денег никаких при себе нет.

Пушкин: — Дело в том, юноша, что мы не настоящие люди. Уж не обессудьте.

Длинный: — А кто же тут «настоящие»?! Куда хватил, дядя. Где ж их взять, настоящих?

Карамзин: — Положим, это вы, юноша, со зла на кого–то заблуждаетесь.

Длинный: — Заблуждаюсь я, как же! Сидите тут, репетируете, от жизни совсем оторвались, заквасились нафиг со своей классикой. О чем базар? Какие прекрасные порывы? Какая «отчизна»? Да за слово «Россия» — стыдно! Везде в русских пальцем тычут — «мафия». «дикари». И что, за зря, скажите? Посмотрите кругом — это ж человекообразные монстры. Человек человеку если не зверь, то бревно. Подыхать будешь — никто не подойдет. А если и подойдет, то что бы карманы обчистить. Нет…Не канает пафос, старики. Нету сегодня настоящего человека. России нету! (Тычет в Тощего) Вот он, тихоня, раздавит дружбана на своем моторе и заберет отрезанный палец, чтобы показать его девушке. А если она ему так не даст, трахнет ее извращенным способом.

Тощий: — Ну ты и гад… А я с тобой… Думал, ты человек…

Длинный: — Так я не на тебя конкретно качу, я для примера…

Тощий: — Уж тогда, для примера, и про других вспомни. Про спасателей, что тебя, жопу, из завала обгорелого вытащили. Один до сих пор в больнице из–за твоей дури парится. А моего дядь Сеню Лапочкина, что нас, сопляков по дереву работать учил, кружева вырезать, не забыл? Как тебя из–под статьи вытащил и ремесло в руки дал. Ты про врачей, про ученых, что за копейки мозги ломают, слышал?… Да хоть про обычного булочника иди библиотекаря вспомни! И что? Что скажешь? Я, знаешь, когда плакал по–настоящему? Танька в клуб затащила, а там весь зал — слепые. На сцене хор пожарных «Вечерний звон» поет. Старые уже мужики, пенсионеры и видно же, что душой, ну всем лучшим, что у них есть, поют. А те в зале, прям к креслам присохли — забалдели и по щекам слезы. Что–то такое между нами происходило, я объяснить не могу… У меня самого в глаза защипало — мокрые! А про кровь, про кровь вспомни! А?

Длинный: — Там другое дело… Если взрыв и жертвы и кровь нужна…