Изображая Обломова

Тощий: — А не другое! То самое! С утра длиннющая очередь в донорский пункт выстроилась. Не за бабками, не за жрачкой. Свою кровь для незнакомых людей отдать! И мы с тобой как миленькие стояли. И знаешь, именно тогда я себя почти совсем настоящим почувствовал. Без всей этой байды… Шел потом по улице, на прохожих смотрел, как на родных. Человеческие же лица!.. У меня мамка зубной врач в районной поликлинике. Сеструха в булочной хлеб выпекает. Ты хоть утром теплый хлеб нюхал?

А вот эти актеры, ночью сидят, в образы вживаются, они что, на мерсах ездят? Виллы в Малибу имеют?

Все испуганно: — Не ездим! Не имеем! От искусства денег никогда не было!

Подходит Путник в мятой шляпе, романтического вида и непонятной социальной принадлежности.

Путник: — Художник должен быть свободен от денежного мешка и капитала!..И заблуждаться по этому поводу может только продажная проститутка! Вот (кладет на стол тома) Избранные труды здесь подробнейшим образом изложено. (снимает шляпу и становится узнаваем) Путник я. Провожу время в путешествиях.

Пушкин: — (Путнику) Присаживайтесь, дружище! Вина нам, вина!

Гончаров: — Это уж вряд ли. Чернил с пером еле допросился.

(На столе появляется вино, бокалы. Пушкин разливает)

Тощий: — Я этого мужика точно где–то видел… На три щелбана спорю!

Длинный: — Да он там, на площади стоит. (изображает позу памятника Ленину)

Путник: — Позвольте не оглашать мое имя — из соображений конспирации (пугливо оглядывается) Ходят здесь всякие извращенцы…Изменники. Осторожность и еще раз осторожность!

Длинный (разочарованно): — Как я понял, мужики, путевка на Гавайи вас не интересует. И правильно — черт с ними, с Гавайями! Здесь оно лучше — бутылка красного на четыре рыла и никакой закуси. (Тощему) — Говорил, надо было в кафе остаться, там клиентура погуще.

Путник: — Я бы отъехал подальше, да вот привязан! Ходит за мной этот кривоногенький бонапартик и давит, давит…Совесть, видите ли, его мучит. Куда хватил — совесть! Революцию чистыми руками не делают, товарищи! Никогда! Очень плохо, если кто–то этого еще не понял! А этот святошу из себя строит! В одной гимназии тут учились, оба юристы, оба пошли в революцию… и какие идеи были…(Видит подходящего к компании мужчину) Тфу! Будь он не ладен — как ищейка прилип. Извольте видеть: — Александр Федорович Керенский!

Пушкин: — «Везде со мной — мой Черный человек».

Керенский: — Это еще вопрос, кто за кем ходит и кого за что совесть мучит. И мальчики кровавые в глазах покоя не дают….

Тощий: — Я понял: — Ленин, это кто с броневика выступал, а Керенский бежал в женском платье из Зимнего. Они там революцию делали. И чего–то не поделили.

Керенский (устало): — Не в женском, в солдатском… И это все? Все, что осталось?

Длинный: — Ну почему? Живем вот, травку жуем. Чао, ханурики! (уходят)

Керенский(в след): — Ради вас, потомков великое дело задумали, по крови шли… По колено…по уши…

Длинный(обернувшись): — Если по уши, то это в дерьме.

Карамзин: — Извините господа, если невпопад заметку сделаю. У меня привычка сия неистребима — за историей Российской следить. Хоть оттуда, хоть отсюда. И следует признать неопровержимый факт: два человека определили ход мирового развития в 1917 году, Керенский стоял у начала переворота, а Ульянов — Ленин — довел дело до, так сказать, логического завершения!

Подходит Бабка с мешком, в котором гремят пустые банки от пива.

Бабка: — Уморилась… Можно, сынки, с вами маленько посижу…Выпить то что, не прихватили? (садиться к столу)

Путник: — Поганой метлой прогнал этого пустобреха и фразера со сцены мировой революции! А надо было — расстрелять! Причем гораздо раньше.

Керенский: — Именно — расстрелы — ваша метода. Явили своим правлением весь ужас и насилие полного произвола! (указывает на Карамзина) Вон — история не дремлет! (Путнику) Седьмого ноября на вашу бронзовую фигуру народ воззвание повесил — щиток на грудь с надписью: «Государственный преступник». И это — приговор веков!

Бабка: — Не, это наши активисты. Организация у нас — «Народная воля». Работаем без отказов по заявкам. Платят только копейки.

Ленин(Керенскому) — Это потому, что вам памятников не ставили! А море красных знамен у подножия монументу не заметили?

Бабка: — Это тоже наши. У кого знамя свое — по двести ре за выход может накапать. Ох, тяжело на пенсию… у меня кошек — 17 голов и все жрать просят. Вот и подрабатываю ночами.