Изображая, понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте

Но перейду к истории вокруг перевода «Хранителей». Андрей дал мне прочитать перевод. Увидев мой очевидный восторг, он подарил мне третий, хорошо читаемый экземпляр. Компьютеров тогда в СССР даже не предполагалось, а копировальные машины все находились под присмотром КГБ. Домашних ксероксов и в помине не было. Поэтому третий экземпляр машинописи, где все слова читались, мог только радовать. Другой мой друг Лев Турчинский, помимо прочих своих достоинств, был еще и классный переплетчик. Ему я и принес рукопись. Он тоже пришел в восторг. И далее рукопись в его переплете по сути стала первым изданием романа. Но нашего восторга не сравнить с восторгом моего сына Мити и его друзей, которым он доверял читать рукопись. Это, наверно, были первые зачаточные формы игрового прочтения «Властелина колец». Сын, подобрав где-то кусок рельса, в течение одной или двух недель мучений выпилил из него меч Арагорна. Но друзья назначили его магом и волшебником Гэндальфом. Так шла игра, а попутно в издательстве «Детская литература» вдруг вышла книга. Название издательства словно говорило – это просто сказка для детей, искать там анализа мировой действительности не приходится. Но мы-то читали то, что писал профессор Толкиен, а он писал в катастрофические для Европы годы, и прочтение этой катастрофы чувствовалось в сказочной эпопее. Понятно было, что те немногие, которые пытались сопротивляться все захватывающему злу, – это как чудом сохранившиеся читатели в гротеске Брэдбери «451 градус по Фаренгейту». Разумеется, когда я писал рецензию-статью о романе, я все это тоже переживал, понимая, где находятся слуги зла, слуги Мордора. Они тут же и объявились после выхода статьи в «Литературном обозрении». Мне вдруг позвонил редактор журнала Владимир Дмитриевич Золотавкин и попросил срочно приехать.

Такие звонки обычно не предвещали ничего хорошего. Так оно и оказалось. Это было письмо с тонким литературоведческим анализом романа под названием «Хулиганский перевод» и за подписью «рабочий-лесоруб с Игарки». Письмо состояло из шести страниц. Текста у меня нет, хотя мне его дали, чтобы я ответил, поскольку автор намекал на антисоветский смысл перевода. Но пришлось вернуть; нет и моего ответа. В письме были замечательные перлы, что рабочие на Игарке вечерами читали роман Толкиена, а автор письма, когда был в Лондоне, посетил профессора-писателя. И ему обидно, что почему-то фамилия главного героя Бэггинс дается как Торбинс. Ну и т. д. Англомана-рабочего раздражала русификация текста. Он предлагал автору рецензии и переводчику приехать к нему на Игарку и побеседовать с его друзьями рабочими, которые объяснили бы, как надо понимать Толкиена. Отвечая, я апеллировал к переводческому опыту Николая Любимова, тоже любившего русифицировать французский текст. Ответ мой отправили, на этом история с рецензией завершилась.

А теперь перейду к тексту романа.

Заметим для начала, что роман-эпопея Толкиена – сказка, что это та литература (речь в данном случае идет, разумеется, об английской литературе), вроде пьес Шекспира, вроде «Робинзона Крузо», «Путешествий Гулливера», «Приключений Алисы», которую можно начинать читать с десяти-двенадцати лет и продолжать читать всю жизнь, открывая новые смыслы и жизненные пласты, ранее от тебя скрытые. Эту книгу читаешь так, как подростком читал разве что «Три мушкетера» или «Айвенго»: проглотив целиком, но затем снова и снова, обращаясь к любимым эпизодам, да и просто открывая на любой странице и завороженно втягиваясь в дальнейшее чтение. В результате книга становится воистину «обжитой», воистину твоей. И только отстранившись от нее, начинаешь понимать всю сложность и обширность замысла, действительно попытку создать эпос, миф, историю придуманного писателем мира – Средиземья: в пространстве – на много стран и народов, и во времени – на много веков.

Именно это – чувство простора, пространства, свободного дыхания составляет одну из особенностей эпопеи. Движение героев в романе Толкиена, их блуждания полями, лесами, горами, когда им приходится то подниматься на высокие вершины, то опускаться в мрачные пропасти земли и под землю, несмотря на напряженный драматизм этих странствий, оставляют ощущение света и духовной радости, потому что движение – это и вправду жизнь, оно оптимистично, оно говорит, что у человека еще есть силы и, значит, еще есть надежда. Надежда на что? Да на победу. Несмотря на поражения и потери. Движение, путь – здесь не просто географические понятия, но и духовные. Герой действует в настоящем, но его движение устремлено в будущее, а предопределено оно историческим прошлым. Как говорит могучий маг и мудрец Гэндальф (один из центральных персонажей «Властелина колец»): «Летописцу должно быть известно, что в одиночку начать историю невозможно: даже самый могучий и великий герой способен внести лишь крохотный вклад в историю, которая изменяет мир». И это чувство истории составляет самую душу сказочной эпопеи.