Изображая, понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте

В.К. Разумеется. Во-первых, при подготовке лекции я обращаюсь к смежным областям, к которым я бы не всегда обратился при написании журнальных текстов. Потом, случаются также курьезные случаи. Например, у меня есть курс «Философия в мировой художественной литературе». Он абсолютно авторский от начала и до конца, от книги Иова до Достоевского и Камю. Что-то записано мною к этому курсу, что-то опубликовано, но, по большей части, и это существенно, я читаю новое и свое. И тут как-то один из студентов дает мне курсовую по «Гамлету», о котором я читал одну из своих лекций. В его курсовой как раз и содержался пересказ этой лекции. Я спрашиваю, откуда он взял этот материал. Молодой человек отвечает:

– Из Вашей лекции.

– Ну Вы бы тогда сослались бы хоть раз, что услышали это от профессора.

– Ну Вы же небось тоже это все из Интернета скачали!

Меня чуть удар не хватил. Я читаю чисто авторский курс, сочиняю, думаю, придумываю, а народ считает, что я все это беру из Интернета и потом им рассказываю. Я с перепуга оформил лекцию в статью и опубликовал ее в «Вопросах философии», так как я решил, что если он так думает, то может еще эту свою курсовую загнать в Интернет и потом попробуй докажи, что это твой текст. После того как мой текст вышел в «Вопросах»[882], его растиражировали разные издания в Интернете, включили в обязательную программу по изучению Шекспира в различных университетах.

Гораздо сложнее понимать, как отзываются твои опубликованные статьи и книги. Ведь их словно на ветер бросаешь. Как у Тютчева: «Нам не дано предугадать, / Как слово наше отзовется». Я только что прилетел из Вены, с воркшопа по демократии. Когда я спросил, почему вы меня сюда пригласили, они ответили: «Вот, читаем Ваши тексты, хотим, чтобы Вы сделали для нас определенную работу». «Какие тексты?» – спросил я. «У вас немало текстов о русской демократии». Я не возражал, но неожиданно меня очень поразил один человек, который сказал: «А вообще-то одна из лучших ваших работ, на мой взгляд, это статья о Гамлете. Ведь это же – новый поворот в трактовке Шекспира!» Вот если бы мой студент не сказал, что я скачал свою лекцию из Интернета, я бы в жизни не подумал оформить ее в статью. Очевидно, это и есть обратная связь в чистом виде.

Так вот, если вернуться к тому, с чего мы начинали, то помимо Лингвистического университета, в котором я работал, повторю еще раз, это важно, – был еще Сорос, который тогда держал на плаву очень много интеллигенции, причём не только гуманитарной, но и технической. И волей-неволей пришлось расковывать язык: я ездил с лекциями по разным городам России. Тогда как раз и произошло опробование себя в роли профессора. Потом, естественно, я ездил на конференции, выступал с докладами, – это тоже, если угодно, были этапы моей преподавательской деятельности. Кончился Сорос, но привычка к преподаванию уже появилась.

Потом лекции я читал преимущественно в немецких университетах, пока Алексей Михайлович Руткевич не пригласил меня в Вышку… Тогда еще не было факультета, все находилось лишь на стадии его формирования. Поначалу я поколебался немножко, поскольку была та же идея о том, что я, мол, не хочу преподавать, а хочу писать, а Германия отнимала немного времени. Но ситуация финансовая не улучшалась, и в итоге я принял предложение, о чем не жалею, а наоборот, очень рад.

Вопрос. На какие темы Вы читали лекции в немецких университетах?

В.К. Ну, в немецких прежде всего по поводу России, русской культуры, русской философии.

Вопрос. А чем интересуются немецкие студенты?

В.К. Интересы – самые разные. Все зависит от аудитории… Начну с одного анекдота. Я его даже включил в свою последнюю книжку. Когда-то я в первый раз поехал с лекциями по русской философии. Многие профессора там преподают не в том городе, в котором живут. Вот мы, например, жили в иезуитском монастыре. И я с этими немецкими профессорами обедал, ужинал, когда они были в этом городе.

– А чем Вы собственно занимаетесь? – спросили они меня.

– Русской философией.

– А что это такое?

Ну, я тут подумал, что бы им сказать такое, что они могли бы знать. Я начал благородно перечислять то, что я считал важным. А я читал я тогда о Чаадаеве, Соловьёве, Бердяеве, Франке… Смотрю, в глазах у собеседников – полная пустота. Тут я упоминаю Достоевского…

– О да. Достоевский – это великий философ! – сказали они.

Достоевский был для них и остается великим философом[883], я с этим сталкивался неоднократно, более того, согласен с этим, хотя и обидно, что других не знали. Но существует уже очень много переводов и других русских философов. Германия, философская Германия, мне кажется, очень вовлечена в русскую мысль. Для меня, по крайней мере, именно поэтому эта страна понятнее и ближе. Там есть Соловьёв практически в полном немецком переводе. Там есть Флоренский – большой четырехтомник. Там сейчас вышел восьмитомник Франка, одним из инициаторов этого издания я являюсь. Вышло на немецком и две моих больших книги по русской философии.