Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

Раса как научная проблема очень интересовала немецкое Просвещение. В 1780-х годах Кант и Гердер вели об этом философский спор, причем Кант особенно подчеркивал различия в цвете кожи. Эта точка зрения восходила к его эссе «О различных человеческих расах» (1775). В 1785 году Гердер опубликовал вторую часть своих «Идей», обозревая в них различные народы земного шара и доказывая, что «человечество на земле являет великое многообразие форм, но в целом представляет собой единый человеческий тип» [860]. Кант немедленно ответил ему в « Berlinische Monatsschrift» в 1786 году, втянув в спор нового участника, Георга Форстера, написавшего в Литве «Еще о человеческих расах». Форстер имел преимущество, которого были лишены Кант и Гердер, — он некоторое время жил за пределами Европы и общался с другими расами. Рожденный в 1754 году под Гданьском, в семье польских немцев, Форстер еще мальчиком, в 1760-е годы, путешествовал по России с отцом, которого Екатерина уполномочила изучить возможность основать на Волге немецкие поселения. В 1772 году, когда Форстеру было восемнадцать, они с отцом отправились с капитаном Куком в его второе путешествие как исследователи естественной истории, отплыв из Англии и проведя три года в южной части Тихого океана. Георг Форстер обрел известность, написав отчет о путешествии, опубликованный по-английски и по-немецки. В 1784 году польская Комиссия народного просвещения пригласила его преподавать в Вильнюсском университете, где он оставался до 1787 года [861].

Как и физиократ Дюпон де Немюр, откликнувшийся на предложение Комиссии в 1774 году, Форстер был не слишком доволен своим положением в Польше. Подобно Фихте, которого «пробирала дрожь», Форстер, проведший три года в море с капитаном Куком, был напуган при въезде в Польшу:

Везде было заметно обветшание, мерзость моральная и физическая, полудикость ( Halbwildheit) и полуцивилизованность ( Halbkultur) в народе; песчаная земля, везде покрытая черными лесами, выходящая за все рамки, которые я мог представить. На протяжении целого часа я одиноко оплакивал свою судьбу — а затем, по мере того как я медленно приходил в себя, судьбу этого опустившегося народа [862].

Переход от ужаса к жалости был совершено разительным, как и существование некоего промежуточного уровня подразумеваемого такими понятиями, как Halbwildheitи Halbkultur.Уровень этот очень подходил для Восточной Европы, как ее мыслили в XVIII веке. Форстер был не чужд традиционных ссылок на древнюю историю, на «славянских и гуннских варваров»; подобно Гиббону, он выражал свое разочарование и раздражение в метафорах из животного мира: «Превратить медведей в людей, которые не знают ни письма, ни речи». Для Форстера выражение « polnische Wirtschaft», «польское хозяйство», стало просто еще одним словом для обозначения отсталости [863]. Его до сих пор употребляют в Германии, когда хотят описать беспорядочное семейное хозяйство, «домашнюю экономику», но для Форстера оно имело и макроэкономическое значение. Он горячо критиковал крепостное право в Польше и с моральных, и с экономических позиций, никогда, впрочем, не забывая, что Польша находится в Европе:

Среди всех европейских наций поляки одни довели невежество и варварство до такой степени, что почти уничтожили ( vertilgen) последний след умственной силы ( Denkkraft) в своих крепостных; но они сами несут всю тяжесть наказания за это, частично из-за того, что скотоподобный (viehische) вассал отдает им едва ли десятую часть дохода, который мог бы дать им более свободный, счастливый и разумный крестьянин, частично же потому, что они сами… от бессилия стали посмешищем и предметом забавы для всех их соседей [864].

Для Форстера показатели варварства — экономическая иррациональность и презрение других, более культурных наций. Он недалеко ушел от Фридриха, назвавшего поляков «последним народом в Европе».

Обращаясь в письме из Вильнюса к своему другу, Форстер использует виденное им в Тихом океане как точку отсчета, позволяющую описать Польшу как некую промежуточную мешанину: