Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

Уильям Ричардсон провел в России четыре года, с 1768 по 1772-й, как раз тогда, когда там якобы побывал Маршалл. Ричардсон сопровождал лорда Чарльза Кэткарта, английского чрезвычайного посланника при дворе Екатерины, исполняя одновременно обязанности его секретаря и наставника его сыновей [197]. Последующий период своей жизни он провел в Глазго, преподавая гуманитарные предметы в тамошнем университете, и потому его «Анекдоты о Российской империи», изданные в Лондоне в 1784 году, пестрят учеными цитатами из классических авторов. Описывая русские холода и сравнивая русских с древними скифами, он ссылался на Вергилия и утверждал, что замечания Тацита о древних германцах «вполне применимы к русским», чьи овчины, бороды и топоры выдают их варварство [198]. Пересекая в 1768 году Балтику по дороге в Санкт-Петербург, Ричардсон у самого входа в Финский залив увидел «дикий, темный, неприветливый остров, первый образчик русских владений». В 1772 году, стоило ему подняться в Кронштадте на отплывающее домой английское военное судно, как у него «забилось сердце» и «потекли слезы». «Опершись о борт и размышляя о Британии», он почувствовал «неописуемое волнение» [199]. Морское путешествие позволяло мгновенно перенестись из Восточной Европы в Европу Западную и наоборот, лишая путешественников возможности расставаться с Европой постепенно, пересекая сначала занимавшую промежуточное положение Польшу и обсуждая сравнительную беспросветность российского и польского рабства. Тем не менее Ричардсон, чьи мысли были заняты классическими авторами, а сердце — Англией, не уступал Маршаллу своим вниманием к проблемам рабства и своей готовностью порассуждать о его последствиях.

В июне 1769 года Ричардсон с интересом наблюдал прохождение Венеры через солнечный диск; одновременно его занимали и более земные проблемы, например «Состояние сельского хозяйства в России». Этот предмет волновал его гораздо меньше, чем Маршалла, но Ричардсон полагал себя достаточно квалифицированным, чтобы объявить маленькую русскую соху «поистине смехотворным предметом». Он счел себя вправе заключить, что «сельское хозяйство в России все еще находится в младенческой стадии, по причине рабского положения крестьян». «Младенческая стадия» была синонимом отсталости, и Ричардсон обычно описывал русских как «бородатых младенцев». «Бородатые простаки», то есть крестьяне, «даже развлекались по-младенчески» [200]. Отсталость и рабство были связаны между собой, подчеркивая различия между уровнем цивилизованности в Восточной и Западной Европе и дополняя другое сочетание, рабства и деспотизма, характерное и для Восточной Европы, и для Востока как такового. С точки зрения политического устройства Ричардсон причислял Россию к «великим азиатским империям». Она приобрела под влиянием Петра «некоторое сходство с другими европейскими государствами», но могла в любой момент «вернуться к прежнему азиатскому состоянию». Проводя свой сравнительный анализ, Ричардсон противопоставлял не Европу и Азию, а, скорее, русское рабство и «феодальную систему, возникшую на западе Европы» [201].

Свое сочинение «Рабское положение русских крестьян» Ричардсон предварил пожеланием сохранять должную перспективу:

Житель Британии, повествующий об этой стране другим англичанам, не может не выразить те мысли и чувства, которые естественным образом возникают при сравнении образа правления в ней и в других странах.

В России крестьяне, то есть большая часть подданных, находятся в удручающем рабстве. Их считают такой же собственностью господ, как лошади и собаки [202].