Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

Я полагаю, мне стоит проститься с моими друзьями с не меньшей торжественностью, как если бы я собиралась на штурм крепости, — по крайней мере, если верить здешним жителям, предупреждающим меня о всевозможных ужасах… Мне прочат, что я замерзну, утону в снегах, попаду в плен к татарам, опустошающим ту часть Венгрии, через которую пролегает мой путь. Правда, у нас будет значительный конвой, так что, возможно, я буду развлечена новым зрелищем, оказавшись на поле битвы. Лишь провидение знает, как закончатся мои приключения; если комически, то вы о них еще услышите[82].

Леди Мэри воображала, что обязательно увидит татар по дороге в Константинополь, а Кокс впоследствии обнаружил их по пути в Санкт-Петербург; это показывает, насколько устоявшимся был образ Восточной Европы в представлении путешественников. В XVIII веке «Татарией» называли обширную и географически не очень четко представимую территорию, простиравшуюся от Крыма до Сибири. Некоторые европейцы действительно посещали эти края, но само слово «татары» придавало привкус варварства областям, гораздо более обширным и аморфным, чем собственно «Татария». «Татары» встречались каждому, кто проезжал через Восточную Европу.

Для леди Мэри посещение Восточной Европы было подобно поездке на войну, штурму крепости, и территория, через которую она проезжала, была действительно зоной военных действий. Тем не менее она относилась к военным опасностям достаточно несерьезно, надеясь, что ее «развлечет новое зрелище» и ожидая «приключений», чей предполагаемый итог был довольно неопределенным, колеблясь между комическим и трагическим. В XVIII веке подобное отношение к Восточной Европе, краю приключений, лежащему за пределами традиционного «Большого Путешествия», стало типичным со стороны путешественников. Когда леди Мэри писала Попу 16 января 1717 года, она уже предвидела комический исход своего путешествия; когда ее «Письма из посольства в Турцию» были опубликованы в 1763 году, год спустя после смерти автора, драматический накал ее эпистолярного наследия воспринимался уже просто как литературный прием. 30 января леди Мэри писала своей сестре из Петерварадина (где принц Евгений год назад одержал победу): «В конце концов, дражайшая сестра, я благополучно прибыла в Петерварадин, лишь слегка пострадав от суровости этого времени года (от которой нас надежно защитили меха), и, послав вперед слуг, нашла ночлег столь сносный, что я едва не смеюсь, вспоминая все ужасы, которые мне прочили в этих краях»[83]. Западноевропейское чувство юмора продолжало свое триумфальное шествие, вслед за армиями принца Евгения. Эта шутка была разыграна и пересказана столетие спустя, в 1839 году, когда Джон Паджет издал свои путевые заметки о Венгрии, точно так же намекая на комизм ситуации: «Читатель, конечно, рассмеялся бы вслед за мной, поведай я ему хотя половину тех глупых басен, которые почтенные венцы рассказывали мне о стране, в которую мы отправлялись. Никаких дорог! Никаких постоялых дворов! Никакой полиции!» Паджет как следует вооружился перед поездкой, но «не смог подстрелить ничего более опасного, чем кролик или куропатка»[84].