Изобретение науки. Новая история научной революции

Никакая теория познания не должна пытаться объяснить, почему нам удается что-то успешно объяснить… существует множество миров, как возможных, так и действительных, в которых поиски знаний и закономерностей обречены на неудачу[193].

Карл Поппер

. Объективное знание (1972){517}

Часть III объединяет центральные главы этой книги. Все они посвящены развитию нового языка, на котором можно размышлять, говорить и думать о науке. В каждой главе лингвистические вопросы переплетены, во-первых, с непосредственным исследованием природы, а во-вторых, с более широкими концептуальными и философскими вопросами. Причина проста: язык, который мы используем для размышления о научных проблемах, почти полностью сформирован в XVII в. С одной стороны, этот язык отражает революцию, которая происходила в науке, а с другой – он сделал революцию возможной.

7. Факты

В этой жизни, сэр, нам требуются факты, одни только факты![194]

Слова Томаса Грэдграйнда из романа Диккенса «Тяжелые времена»

Факт обладает лишь языковым существованием (как элемент дискурса), но при этом все происходит так, будто его существование – просто «копия» какого-то другого существования, имеющего место во внеструктурной области, в «реальности»[195].

Ролан Барт

. Дискурс истории (1967){518}

Так называемые факты никогда не бывают просто фактами, независимыми от существующих убеждений и теорий[196].

Томас Кун.

Проблемы исторической философии науки (1992){519}

§ 1

Мы видели, что наука эпохи Возрождения вышла за пределы греческой науки. Архимед воскликнул: «Эврика!» – а в эпоху Возрождения появилось понятие открытия, споры о приоритете и эпонимия. Витрувий описывал нечто подобное рисунку на основе законов перспективы, но только в эпоху Возрождения нашли новое сочетание субъективности и объективности – плоскость картины и точку схода. Цицерон считал картографию разделом геометрии, а в эпоху Возрождения появился ряд новых математических дисциплин, показавших свою эффективность в понимании мира. И самое главное, эпоха Возрождения подтвердила существование решающих фактов: фактов, которые требовали отказа от общепризнанных теорий. Конечно, фундаментальные изменения происходили и до 1608 г., но во многих отношениях наука эпохи Возрождения была продолжением классической науки. Региомонтан и Галилей считали себя учениками Аристотеля. Они бы очень удивились, услышав, что у них есть нечто, чего не было у него (это утверждение скорее относится к Галилею, чем к Региомонтану). В 1621 г. Кеплер опубликовал вторую часть «Коперниканской астрономии». Он описывал ее как дополнение к работе Аристотеля «О небе», поскольку надеялся, что книга войдет в программу обучения, по-прежнему основанную на воззрениях Аристотеля{520}. К 1700 г. ощущение непрерывности исчезло: люди понимали, что они отличаются от тех, кто жил в древние времена. Одним из проявлений этой разницы является «факт».

Мы до такой степени привыкли к фактам, что до сих пор предпринималось очень мало попыток написать их историю, и все эти попытки оказались неудовлетворительными{521}. В то же время наша культура зависит от фактов не меньше, чем от нефти. Нам почти невозможно представить, что бы мы делали без фактов и что были времена, когда фактов не существовало вовсе. Как выглядела карта знаний до появления такого понятия, как факт? Истина противостояла мнению, знания – опыту. Мнение, опыт и убеждение не могли быть надежными и удовлетворительными; знание должно опираться на более прочный фундамент. История факта – это история волшебного превращения низшей и самой ненадежной формы знания в высшую и самую надежную.