Изобретение науки. Новая история научной революции

Не стоит удивляться, что Антуан Лавуазье в 1790 г., в разгар Французской революции, объявил, что он совершает революцию в химии. В отличие от Спрэта Лавуазье говорит на современном языке, поскольку жил во времена революции, преобразовавшей язык политики, сформировав терминологию, которой мы пользуемся до сих пор. Многие французские интеллектуалы еще до 1789 г. обсуждали возможность политической революции, а после 1776 г. образцом для них служила Американская революция{70}. Во Франции слово предшествовало делу, хотя их разделял не такой уж большой промежуток времени[55]. В XVII в. Галилей и Ньютон не были знакомы с этим языком[56]. Однако и они, и их современники ясно давали понять, что стремятся к радикальным, системным переменам: тот факт, что в их языке отсутствовало слово «революция», не означает, что они должны были воспринимать знания как нечто стабильное и низменное. «Что касается нашей работы, – писал неназванный член Королевского общества в 1674 г., – мы все согласны, или должны согласиться, что это не роспись стен старого здания, а постройка нового»{71}. Ниспровержение старого и новое начало с чистого листа – это и есть революция.

§ 4

Чрезмерно скрупулезные историки отказываются использовать не только слова revolution (революция), «наука» (science) и scientist (ученый), когда речь идет о XVII в., но также еще одно слово Баттерфилда, modern (современный), поскольку оно кажется им по сути своей анахроничным. Однако слово «современный» встречается в названиях трактатов эпохи Возрождения по военному искусству, демонстрируя, что авторы прекрасно сознавали революционные последствия появления пороха{72}. В эпоху Возрождения проводили четкое разграничение между старинной музыкой и современной, которая была полифонической, а не монодической – отец Галилея, Винченцо, написал трактат «Dialogo della musica antica et della moderna» (Диалог о старинной и современной музыке){73}. На современных картах изображалась Америка[57].

Первой историей, написанной в терминах прогресса, стала история ренессансного искусства Вазари, «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (Le Vite de’piu eccelenti Pittori, Scultori e Architetti, 1550){74}. Вскоре (1560) появился перевод Франческо Бароцци комментариев Прокла к первой книге Евклида, в которой история математики рассматривалась как последовательность изобретений и открытий. И действительно, математики (которые часто общались с художниками, поскольку обучали их геометрии перспективы)[58], уже стремились показать, что также являются двигателями прогресса, и начали публиковать книги со словом «новый» в названиях, создав моду, которую подхватили экспериментальные науки: «Новая теория планет» (Theoricae Novae Planetarum, Пурбах, написана в 1454, опубликована в 1472); «Новая наука» (Nuova scienza, Тарталья, 1537); «Новая философия» (The New Philosophy, Гильберт, ум. 1603 – это подзаголовок или, возможно, правильное название посмертно опубликованной работы «О нашем подлунном мире» (Of Our Sublunar World); схема титульного листа допускает двоякое толкование); «Новая астрономия» (Astronomia Nova, Кеплер, 1609); «Беседы и математические доказательства двух новых наук» (Discorsi e dimostrazioni matematiche intorno a due nuove scienze, Галилей, 1638); «Новые опыты, касающиеся пустоты» (Expériences nouvelles touchant le vide, Паскаль, 1647); «Новые анатомические опыты» (Experimenta nova anatomica… Пеке, 1651); «Новые физико-механические опыты…» (New Experiments Physicomechanical…, Бойль, 1660). И этот список далеко не полон{75}. Пионер идей прогресса Бэкон написал «Новый Органон» (Novum Organum) и «Новую Атлантиду» (Nova Atlantis), его трактат «О мудрости древних» (De Sapientia Veterum, 1609) подразумевал резкий контраст между древностью и современностью.