Изобретение науки. Новая история научной революции

Текст Леруа помогает провести границы между событиями, словами и понятиями. Географические открытия случались и до 1486 г. (когда Дульмо изменил значение слова descobrir), например, Азорские острова были открыты приблизительно в 1351 г. – но никто не считал это открытием; никто не потрудился оставить запись об этом событии по очень простой причине – из-за отсутствия интереса. Впоследствии Азорские острова были повторно открыты в 1427 г., но это событие все так же не привлекло внимания, и поэтому никаких достоверных сведений об этом не сохранилось. В то время господствовало убеждение, что нового знания не существует: когда я на улице поднимаю монетку, то знаю, что она принадлежала человеку, проходившему тут раньше меня, и точно так же моряки эпохи Возрождения, первыми добравшиеся до Азорских островов, предполагали, что другие люди уже побывали здесь раньше их. В отношении Азорских островов они ошибались, но в отношении Мадейры нет – остров, открытый приблизительно в то же время, был известен Плинию и Плутарху. Но никто не считал незначительным открытие Колумбом (как он сам полагал) нового пути в Азию; современники спорили о том, знали ли об Америке в древности, но никто не утверждал, что какой-то греческий или римский мореплаватель совершил путешествие на запад раньше Колумба. (Этому есть очевидное объяснение: у греков и римлян не было компаса, и они предпочитали не удаляться от берега.) Таким образом, Колумб знал, что совершает открытие – если не новых земель, то нового маршрута, – а первооткрыватели Азорских островов не знали.

В то время уже существовал способ сказать, что нечто было найдено впервые и о нем не знали прежде (люди продолжали использовать такие фразы, чтобы передать смысл «открытия», когда писали на латыни), но до 1492 г. почти ни у кого не возникало такого желания, поскольку господствовало убеждение, что «нет ничего нового под солнцем» (Еккл. 1: 9). Появление нового значения слова descrobrir указывало на радикальный сдвиг во взглядах, а также в том, как люди понимают свои действия. Поэтому можно с уверенностью сказать, что до 1486 г. не было путешествий с целью поиска новых земель – только путешествия с целью исследования. Открытие – это новое предприятие, которое появилось вместе со словом.

Главная проблема истории идей, частью которой является история науки, заключается в лингвистических изменениях. Обычно изменения в языке служат указателем перемен в мышлении людей – они способствуют этим переменам и облегчают нам их понимание. Иногда усиленное внимание к изменениям в языке может создать ложное впечатление, что произошло нечто важное или что некое событие произошло в определенный момент, тогда как на самом деле это случилось раньше. Общего правила нет: каждый случай нужно рассматривать отдельно[90]. Возьмем, например, слово boredom (скука). Страдали ли люди от скуки до того, как в 1829 г. появилось это слово?{128} Конечно, страдали: у них имелось существительное ennui (1732), существительное bore (1766) и глагол to bore (1768). Шекспир использовал слово tediosity. Таким образом, boredom – это новое слово, но не новое понятие и уж никак не новое ощущение (хотя, возможно, во времена Диккенса оно встречалось чаще, чем во времена Шекспира, и если ennui считалось явно французским словом, то boredom, вне всякого сомнения, было английским). Другие примеры чуть посложнее. Слово «ностальгия» придумали (на латыни) в 1688 г. как перевод немецкого Heimweh (тоска по дому). Впервые оно появляется в английском языке в 1729 г., задолго до homesick и homesickness. До 1695 г. французы для обозначения этого состояния использовали выражение la maladie du pays. Значит ли это, что ностальгия – новое чувство? Сомневаюсь – несмотря на то, что для него не существовало отдельного слова. Новой была идея, что это потенциально смертельная болезнь, требующая медицинского вмешательства{129}. Отсутствие простого правила в сочетании с тем фактом, что изменения в языке заключаются в присвоении новых значений старым словам, объясняет, почему некоторые важнейшие интеллектуальные события остались невидимыми: мы склонны предполагать, что открытие, подобно скуке, было всегда, хотя в одни эпохи открытий делалось больше, а в другие меньше. Новыми нам кажутся слова, а не понятия, которые они обозначают. Это справедливо для скуки, но не для открытия.