Изобретение прав человека: история

Но даже в этом, казалось бы, безнадежном случае логика прав продолжала действовать, пусть и со сбоями. В 1790 году Кондорсе потряс читателей, выступив в газете с поразительной редакционной колонкой «О даровании женщинам гражданских прав». В ней он открыто обосновывал равенство человеческих прав, которое постепенно развивалось во второй половине XVIII века: «права мужчин основываются лишь на том, что они существа разумные, способные к восприятию нравственных идеалов и размышлениям на сей счет». Разве о женщинах нельзя сказать то же самое? «Поскольку женщины обладают теми же качествами, – утверждал философ, – то они неизбежно имеют и равные права». Кондорсе пришел к логическому заключению, которое никак не давалось его соратникам-революционерам: «Либо ни один представитель рода человеческого не имеет никаких подлинных прав, либо у всех людей права одинаковые; и всякий, кто голосует против прав другого, независимо от религии, цвета кожи или пола, тот отказывается таким образом и от своих собственных прав».

Такова была современная философия прав человека в ее чистом виде, сформулированная четко и ясно. Отличительные характеристики людей (вероятно, все, кроме возраста, поскольку дети не в состоянии делать самостоятельные выводы) не должны влиять на получение даже политических прав. Кондорсе также объяснил, почему столь многие женщины, а также мужчины без лишних вопросов согласились с необоснованно подчиненным положением женщин. «В силу привычки люди могут настолько смириться с нарушением своих естественных прав, что те, кто лишился их, не осмелится и мечтать об их возвращении или же вообще может не осознавать, что испытал на себе несправедливость». Он призывал читателей признать, что женщины всегда обладали правами и эта основополагающая истина оказалась скрыта от них традициями и обычаями, царящими в обществе[188].

В сентябре 1791 года автор аболиционистской пьесы Олимпия де Гуж вывернула Декларацию прав человека и гражданина наизнанку. В ее Декларации прав женщины и гражданки утверждалось: «Женщина рождается свободной и остается равной мужчине в правах» (Статья 1). «Все гражданки и все граждане ввиду их равенства перед законом имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями и способностями» (Статья 6). Изменение формулировок официального текста Декларации 1789 года вряд ли покажется нам чем-то из ряда вон выходящим, однако на современников Олимпии де Гуж это произвело сильное впечатление. Англичанка Мэри Уолстонкрафт, в отличие от своих французских коллег, не требовала предоставления женщинам абсолютно равных политических прав, но она много и страстно писала о том, как воспитание и традиция мешали женщинам совершенствовать свой разум. В трактате 1792 года «Защита прав женщины» она связывает эмансипацию женщин с уничтожением всех форм иерархии в обществе. Подобно де Гуж, Уолстонкрафт подверглась общественному порицанию за свою смелость. Однако участь де Гуж оказалась еще печальнее: ее приговорили к казни на гильотине, осудив как «бесстыдное» контрреволюционное и неестественное создание («женщина-мужчина»)[189].

Начальный импульс был дан – теперь борьба за женские права уже не ограничивалась публикациями нескольких первопроходцев. С 1791 по 1793 год женщины основали политические клубы в Париже и по крайней мере в пятидесяти больших и малых провинциальных городах. Женские права обсуждали в клубах и на страницах газет, им посвящали памфлеты. В апреле 1793 года при рассмотрении вопроса о гражданстве в новой конституции республики один из депутатов долго отстаивал политическое равноправие женщин. Его выступление свидетельствовало о том, что эта идея приобрела некоторых сторонников. «Несомненно, существуют различия, – соглашался он, – между полами… однако я не понимаю, каким образом половые различия влекут за собой правовое неравенство. Призываю нас всех освободиться от предубеждений по поводу пола, как когда-то мы избавились от предрассудков против цвета кожи негров». Депутаты остались глухи к его призывам[190].