Изольда Великолепная

– Конечно, я могу это сделать, – вполне спокойно продолжает Кайя. И я опять проглатываю очередной вопрос. Да, их светлость крут немерено. Пора бы усвоить. – Но ценой большой крови. Это неприемлемо.

– Они тебя шантажируют.

– Поверь, это взаимно. Главное – не давать рычагов давления. Пока я действую по закону, повода отказать мне в доверии нет.

О да, похоже, нашей светлости прозрачно намекают, что дорогу здесь лучше переходить в строго отведенных для этого местах. И вообще правила местные выучить, чтобы ненароком не подставить Кайя. В моем неторопливом мозгу постепенно складываются кусочки мозаики.

– Вы из-за этого с Урфином ссоритесь?

Какое у него стало выражение лица! Одновременно и виноватое, и сердитое. И снова рука к шрамам потянулась. Может, просто зудят? Ну какого лешего я их трогала? Разбередила душу.

– Он… не хочет понять, во что мне обходятся его выходки.

В частности, последняя, с чудесным появлением нашей светлости, которое привело в незамутненный восторг всю местную элиту.

– В позапрошлом году мы собирались запустить…

– Вы?

Он кивает и признается:

– Мне сложно со всеми этими законами разбираться. Я их знаю и соблюдаю, а вот чтобы как-то использовать – этого нет. У Урфина лучше выходит. Он вообще умнее меня. И проекты эти составлял так, чтобы выглядели… пристойно.

Кайя не выдерживает и наклоняется, щекой касаясь моей щеки. Ну вот, а про дела как же? Не то чтобы я против…

– Ты просто ну очень светишься, – шепотом признается он. – Тебе не жалко?

Знала бы, чего жалеть, пожалела бы. А так – пусть, если ему хорошо. Мне хочется, чтобы Кайя было хорошо, потому как подозреваю, что это состояние ему слабо знакомо.

– Мне надо бы говорить о цветах и пронзенных любовью душах, а не про все это д… эту грязь, – поправляется, хотя с первым термином я тоже согласна.

– А ты умеешь о цветах? И этих… пронзенных?

– Нет.

Врет наверняка. Но меня и предыдущая тема вполне устраивала.

– Мы собирались провести закон о праве на откуп. Цену устанавливал бы сам хозяин… для начала. Еще через год-другой признали бы за специальной комиссией право цены регулировать. И ввели бы займовую систему, чтобы любой мог перейти из полного рабства в откупное. Понимаешь?

Мне сложно понимать, когда он настолько близко. Но, кажется, суть в том, что государство дает деньги человеку выкупиться из частного рабства в государственное.

– Откупник – это уже не совсем раб, но человек, который попал в затруднительное положение.

– Я… понимаю. – Кажется, голос изменился. И теперь уже надо разобраться, кто кого провоцирует, а то сейчас не выдержу и… нет, попытки изнасилования психика их светлости точно не выдержит.

Кайя, верно догадываясь о коварном моем замысле, отстраняется, причем с явной неохотой. Ну и надо ему себя мучить?

Целомудренный какой. Вообще-то блюсти честь – это женское занятие, сродни вышиванию.

– Урфин попал в одну историю…

– С той эпидемией?

– Да.

Кратко. Резко. И я слышу эхо боли. Явно так слышу. Четко. Еще одна рана? Сколько их у Кайя? И почему никто не видит? Или видят, но плевать?

Но в целом понятно. Урфин вляпался. Совет разозлился. Проект пришлось убрать, чтобы не развязать ненароком гражданскую войну. И Кайя мучится совестью сразу по нескольким причинам. Этак они мне мужа до суицида доведут. Но кое-что осталось невыясненным.

– Те шрамы у него – это последствия… приключения?

– Как вы их…

Опа. Снова на «вы»? И боль меня оглушает. Ненадолго, но хватает, чтобы прочувствовать. Я вцепляюсь в руку Кайя и дергаю, приказывая:

– Садись.

Послушный какой…

– Когда я в себя пришла, то увидела. Он пол мыл. – Я глажу ладонь, пытаясь сказать, что все хорошо. Я ведь тоже Бэтмен и могу внушать. Пусть бы внушить ему немного спокойствия. – Все хорошо.

– Все плохо, Иза. Вы…

– Ты.

– Ты, – повторяет Кайя, – все равно ведь узнаешь.

Постараюсь во всяком случае.

– Это я сделал.

Что? Мне показалось, что я ослышалась. Нет, не ослышалась. Во взгляде Кайя – смертная тоска, и руки мертвеют, он точно закрывается от меня.

– Погибли многие. Совет потребовал наказания. По закону. Он был виноват. Он сам признался, что виноват и… и не сожалеет ничуть. Отвечать хотел… они бы обрадовались поводу. Уже ничего нельзя было исправить. Только не сделать еще хуже.

Суки. Что тут еще сказать.

– Я и поступил. По закону. Выпорол его. Как раба, понимаешь?

Самолюбие пострадало, так сказала Ингрид? И спина тоже. Но голова ведь цела.

– А потом к рабам и отправил. – Это признание делается уже почти шепотом. – Теперь, что бы я ни сделал, на него никто иначе, чем на раба, не взглянет. Никогда.

И я получаю замечательную возможность убедиться, что мои способности – это скорее минус, чем плюс. То, что творится в душе Кайя, – не описать словами. Там такой затяжной личный ад, который мне не закрыть. Света не хватит. И я делаю то, что кажется мне разумным: забираюсь на колени и обнимаю Кайя. Мы просто сидим, но его боль постепенно отползает.

«Все хорошо…» – Я не произношу вслух ни слова, но он слышит. И, наверное, в этом все-таки что-то есть. Кому, в конце концов, нужны гнутые подковы?

Ну или булавки.