Изоляция

Неужели однокурсник из его епархии реально сказал мне правду?

Похоже, что да. Теперь хочется ехать к чёрту на рога ещё меньше.

Дед молчит.

— Хотя в вашем поколении, кажется, принято говорить «за речкой», — добавляю, чтобы что-то сказать.

— А у вас так уже не говорят? — он вспыхивает каким-то нездешним любопытством.

— Нет, — качаю головой. — У каждого поколения — свой сленг и свои примочки. — А затем я ему повторяю свой сакраментальный вопрос. — Почему я?

— А сам как думаешь?

— Вы же не еврей, — непроизвольно дёргаю правым плечом. — Что за дурацкая метода беседы?

— Какие языки знаешь?

— В личном деле есть. Как вы на меня запрос отправляли, если не прочли? Инглиш, фарси.

— А мы не на тебя отправляли, а вообще. Твои тебя сами выбрали по перечню требований и уже потом нам предложили, мы только согласовали и утвердили.

— Понятно.

— Уровень по языкам? Как сам себя оцениваешь?

— Уровень в аттестации есть. Английский знаю, как вы русский. Читаю, пишу, говорю свободно. — Всё-таки есть надежда, что второй язык не понадобится.

Хотя, конечно, это из области фантастики, судя по некоторым нюансам.

— Дальше?

— Зато фарси — говорю без акцента, в отличие от английского.

— Точно? — он останавливается посреди дорожки и прищуривается.

— Можем поговорить! — огрызаюсь.

— Не здесь. — Дед предостерегающе поднимает ладонь.

От коттеджа к нам направляется пара джентльменов моего возраста, но быстро сворачивает на боковую аллею и приземляется там на лавочке.

— Хотя, с другой стороны, давай поговорим, — меняет язык он. — Откуда родом?

— Отсюда. Родители тоже отсюда.

— Что съешь первым на жұма ифтар в средней руки поселковом заведении? Как будешь заказывать?

— На второй вопрос: никак. Вода и финики должны стоять на столе бесплатно.

— Если нет?

— Попрошу хозяина заведения навести порядок на моём столе и соблюдать обычай — дать мне воды и финик. Либо — спрошу, что случилось и не нужно ли помочь; мало ли… На первый вопрос: вначале выпью воду, потом съем финики. Вообще, ещё должен быть нан на столе. Кусок лепёшки тоже съем, но сразу после. Перед основными блюдами.

— Как будешь молиться в мечети, по какому обряду? Допустим, надо укрыться на короткое время. Если мечеть суннитская? Шиитская?

— В шиитской — никак. В суннитской извинюсь вслух и буду молиться по христианскому обычаю.

— Если будут спрашивать, что ответишь?

— Честно скажу, откуда я. Поясню, что у нас в ханафитском масхабе в любой мечети могут дать свободно помолиться христианину.

— Если будет агрессия?

— Ни разу раньше не было.

— Приходилось, что ли?

— Да.

— Ну а если вдруг?

— Открою диспут на тему хадисов имама ан-Навави. Напомню о «Послании соседу-христианину» Аль Фаузана. Найду, что сказать.

— Как отличить снаружи шиитскую мечеть от суннитской на глаз?

— Там и на глаз — никак, пока не начали намаз. И то, если видно молящихся снаружи. Только спросить местных жителей перед тем, как входить.

— Если никого рядом?

— Не бывает такого. В пятницу возле мечети всегда полно народу даже у нас. А уж там… Вы что, не местный?!

Дед хмыкает неразборчиво, затем продолжает:

— Если агрессия в твой адрес будет сильная?

— Буду звать на помощь тюрков. По статистике, каждый десятый. Либо, если рядом только пашто, напомню им пуштунвалай.

— Если не сработает?

— Из десяти пашто, пятеро обычно адекватные. Всегда работало, если уметь общаться.

— Сколько полных лет?

— Двадцать восемь.

— Жениться пора, — комментирует он задумчиво и вздыхает, словно реальный дядя. — Большой уже.

— Дядя, а давай ты меня сразу испугаешь? В том числе документами и командировочными, поскольку это всё с вас?

— Молодец, — смеётся мужик, хлопая меня по плечу. — Скромный к тому же.

— Да бог с вами. Самая обычная кабинетная крыса из мониторинга. У нас таких дюжина на десяток.

— Почему о других своих языках не говоришь?

— Это о каких ещё?! — здесь я реально удивлён. — Я чего-то о себе не знаю? Вы меня ни с кем не путаете?

— У тебя аттестация не по всем языкам, которыми владеешь. Почему молчишь об остальных?

— Ничего себе, вы тут грамотные. Ну тогда просветите, что я сам о себе забыл?

— Қазақша, — он и дальше раздражает меня своим идиотским смехом.

— Не считается, — качаю головой. — Это государственный, а вы спрашивали про иностранный. На нашей работе он априори подразумевается и за язык вообще не канает. Как и русский. За него не доплачивают, если что.

— Это у вас тут внутри он не канает, — его указательный палец описывает окружность над головой. — А у нас ТАМ, снаружи, очень даже. Особенно с твоей внешностью.

Это да. На лицо я — типичный Иван Иванович Иванов, иного не заподозришь.

— Не знаю. Видимо, вы из другого поколения. В наши годы на юге государственный уже все знают. Совсем не редкость.

— А почему молчишь о вазири?

Моя нога пропускает шаг:

— Откуда…?

Видимо, лицо у меня донельзя потешное, поскольку он опять ржёт:

— Ты перед первой аттестацией сам мосты в своё время наводил. Помнишь?

Впиваюсь в него взглядом по второму кругу:

— Вы откуда знаете?! Тогда вы ещё отдельной службой были, в комитет вас потом вернули! Кстати, я по вазири аттестоваться не стал, если что.