Пока там внепланово прилегли, я своих подростков уже тащил за шиворот к стене. Моя детвора соображает быстро и шустро. Прижались спиной к стене, около которой лежал оплетённый автомат. Я достал свою примитивную гранату. Сейчас бы лимонку или, как говорят американцы, «ананаску», но у меня была консервная банка с запалом. Я её подарил тем, кто был с той стороны стены.
Бахнуло. Тоже ни на что не рассчитывал, но заорали в несколько глоток, и туда же полетела бутылка с ацетоном. Я на всякий случай запас горючего в дорогу взял. Спирта в доме не нашлось, зато нашлась бутылка с ацетоном, очевидно, как растворитель. Я заранее примотал к ней синей изолентой коробку спичек. Да, я знаю, как и любой школьник из Советского Союза, как делать коктейль Молотова. По технологии бутылку надо наполнять на две трети, но на боевое применение я не рассчитывал, а делал больше из баловства.
Чиркнул спички и швырнул за стену. Она была полная, поэтому красивой вспышки не получилось, просто разбилось и разгорелось. Похоже, на той стороне стены к такому разнообразию арсенала тоже готовы не были. Вспомнилось, как мы в леспромхозе, в полном богатырском снаряжении, с копьями, шлемами и щитами когортой ходили. Вот сейчас бы туда так зайти. Поэтому пнул ногой Носорогу автомат и на свой поставил обойму обычных патронов. Подняв стволы над стеной, просто размахивая ими как вениками, по-сомалийски, отпуляли до щелчка.
Огонь разгорался, орали, стена красовалась свежими дырочками. Это, наверное, экспериментальная партия с синими носиками.
— Хватит! Не стрелять! — услышал я зычный голос. — Идите отсюда, опустить оружие! И ты, тоже перестань моих людей убивать! — говорил крупный мужчина, не таясь, выходя из-за стены в полный рост.
Я встал, опустил ствол.
— У меня сейчас в паху чешется и болит. Я их братьями назвал, а эти придурки сразу под бронежилет стрелять начали! Вот какого? Между прочим, это они меня первые обидели! — максимально вежливо пожаловался я.
Рядом с крупным мужиком появился тощий дрыщ с бегающими хитрыми глазками. Меня внимательно осмотрели. У нас, сектантов, принято, что бугор — это крупный, с волевым лицом и мордой кирпичом мужик, а ментат — худой, длинный с бегающими, крысиными, хитрыми глазками. Меня и недорослей внимательно осмотрели. Взгляд скользнул по палашу. Моё нахальство и внешние половые признаки — читай, оплетённый по последней моде палаш и упрямое называние их братьями — явно вводили шишек в ступор.
Я сообщил:
— У нас в рюкзаке мина. Неразъёмная, ядерная, завязана на кардиосигналы. У нас договорённость, что в случае попытки захвата или, того хуже, отъёма оружия мы будем стрелять во всех и друг друга тоже.
Ментат кивнул. Я продолжил:
— Мина круче, чем у нолдов, я думаю, тут километров на десять всё испарится, принципа не знаю. Где взяли, там больше нету, а стрелять приказ есть.
Ментат ещё раз кивнул. Бугор повернулся к моим недорослям:
— И вы вот так вот приказ выполните? Стрелять начнёте?
Бугор не стал дожидаться кивка ментата, глядя на лица моих зверёнышей. Вся щенячья преданность мира была написана на их мордах, только хвостами не виляли, за отсутствием таковых. Если в друг друга стрелять не станут, то своего крёстного пристрелят не задумываясь, чтобы спасти его от плена и позора. Ни тени сомнения, а то, что на десятки километров жидким стеклом всё станет, это они молодые как-то не подумали.
Пока на кирпичеподобном лице главного несколько раз менялось выражение и, очевидно, просчитывались десятки вариантов поведения, речь натренированного оратора уже лилась:
— Дорогой брат. Поведай и расскажи нам о своём братстве, в котором ты являешься, наверное, уважаемым человеком? — с тенью иронии вопросили меня.
Ох и вовремя мне пришла идея в братство вступить. Я улыбнулся и сказал:
— Да, я уважаемый человек братства. На мне такие серьёзные ритуалы были завязаны. Кстати, палаш у меня самый древний из всего говорящего, что встречал. Я своего Великого видел ближе, чем длина клинка изнутри, так сказать, знаю. Он ко мне приходил. Вот ближе, чем вы стоите. Важнее меня в этом ритуале никого не было.
Пока я говорил, ментат как китайский болванчик кивал. Так у него скоро голова отвалится. Да, мол, не врёт, всё так и есть. Я честно продолжал:
— Меня уважали, приняли к себе, плести научили, с Великим познакомили. Потом я на свой старый стаб вернулся, потом в научную экспедицию отправился, а затем у нас танк поломали, только мы и остались. Они мне крестники, выбраться пытаемся, а пока они со мной, я их всяким гадостям учу.
Уточнять я не стал, а ментат просто тупо кивал. Уже очевидно, что мы не чужаки и тоже прилично отмороженные. По-любому связываться с нами дороже. Главный уже на своего крысоподобного помощника не смотрел, а широко нам улыбнулся:
— Тогда выходит, и они нам не чужие, если нашему брату крестниками приходятся?