Изотопы для Алтунина

— Помню, Сергей Павлович спрашивал у всех, да и у меня тоже: для чего человек родится? — говорит Карзанов. — Признаться, никто ему так и не объяснил толком, для чего. А сейчас скажу: человек родится для того, чтобы выявить в труде свою творческую сущность. Мы много рассуждали с Сергеем Павловичем о счастье, в чем оно? Теперь я думаю, что наша общественная система, социализм, коммунизм, не подносит каждому счастье на тарелочке с голубой каемочкой, не дает какого-то запланированного, готового счастья; она, эта система, представляет лишь максимальную свободу поисков личного счастья. Свободное и всестороннее развитие личности и есть счастье!..

После него говорит Самарин. Блестят свекольно-красные щечки, лучатся остро-серые глаза.

— Ну, что касается философского истолкования, тут я не очень силен и, признаться, не задумывался, для чего человек родится, — говорит он, подмигивая тебе. — А вот для чего родится рабочий человек, знаю.

Он глубокомысленно молчит минуту, затем произносит торжественно:

— Рабочий человек родится для того, чтобы через труд свой перейти не только к управлению производством, но и к управлению государством. Всегда держи перед глазами эту высокую цель, Сергей Павлович... Как бы порадовался твой отец, если бы...

...Ты идешь по территории завода, по цехам: здесь уже знают обо всем. Оказывается, ты один не знал, а все давно знали. У твоих товарищей рабочих нет того почтительного отчуждения, какое возникает обычно, если вдруг человек обретает славу, известность. Они запросто здороваются с тобой, шутят, подпускают «шпильки» в адрес автоматизации свободной ковки «через водородную бомбу». Коля Рожков держит огромную рыбину за палку, проткнутую через ее жабры.

— Это вам от коллектива нагревальщиков, небось проголодались? Можем зажарить, не отходя от пламенных печей.

— Хариус? Красив, молодчик. Где ты раздобыл его, Коля?

— Вылепил из глины. Я теперь перешел на изображение животного царства. С людьми канители много — всегда промашка.

Вот они, люди, творящие чудо автоматизации: Букреев, Пчеляков, Носиков, Коля Рожков... Их много, весь завод. Одним словом, коллективное творчество. Да по-другому сейчас и не может быть. Вы стремитесь автоматизировать свободную ковку, не жалеете себя, и никто не помышляет о высоких наградах. Почему же кандидатом в депутаты сделали тебя одного?.. Лядов, Шугаев, Самарин и, конечно же, директор завода, партийная и профсоюзная организации, рабочие — это они решили так. Воля коллектива... Она всюду и во всем, воля коллектива.

Ты обрел свое счастье. Сейчас оно кажется тебе полным... Но почему в твоих глазах застыло сомнение, почему не разглаживается резкая складка на лбу?.. Чем ты недоволен, Алтунин?

Ты можешь гордиться собой. Но ты почему-то не гордишься.

Почему перед твоим мысленным взором вдруг возникают два лица: вечно ухмыляющаяся физиономия уволенного Панкратова и высокомерное, одухотворенное неведомыми раздумьями лицо Петра Скатерщикова?

Тебе помогли, Алтунин. Ты благодарен всем. Тебя выдвинули. Считают чуть ли не эталоном рабочего человека.

Но почему ты не помог Панкратову? Говорят, в другом цехе, куда ушел он от вас, ходит в ударниках коммунистического труда. Другие смогли, а ты не смог. Почему ты не удержал у себя в цеху этого прекрасного специалиста? Может быть, тебе надоело со всеми возиться?.. Ведь Панкратов тогда не был в бригаде. Не был. А не задумывался ли ты над тем, сколько вложили в тебя другие, сколько было проявлено ими терпения и такта по отношению к тебе? Они отдавали тебе все, не требуя благодарности и даже не рассчитывая на нее. У них хватило выдержки и терпения. Они не думали, в чьей ты бригаде. Ты, рабочий, а это значит — великая ценность.

Ах, да, ты воспитывал Скатерщикова, сделал из него лучшего кузнеца! В самом деле, похвально. Но где он, этот лучший кузнец? Почему ушел с завода, ушел, даже не простившись, унося горечь в своем сердце? Чем ты помог своему другу, такому же рабочему, как ты, в эти тяжелые дни? Да, да, он вел себя гордо, неприступно, и высокая комиссия решила... и так далее и тому подобное. А может быть, это и есть результаты твоего так называемого «воспитания»? Почему ты остановился на полдороге, «недовоспитал», отступился? Это самое большое твое поражение, Алтунин. Если бы ты загубил слиток весом в пятьсот тонн, да хоть десять таких слитков, твое поражение не было бы столь глубоким, как в истории со Скатерщиковым. Ты расписался в своей слабости, перестал быть авторитетом для Скатерщикова, подменил истинную тревогу и боль за товарища полумерами, уговорами, осуждениям. Пока он прислушивался к каждому твоему слову, пока не проявлял самостоятельности, ты готов был возиться с ним, став в позу учителя. Все ли ты сделал? Тебе кажется, что все. Но почему совесть твоя неспокойна?