Изотопы для Алтунина

Когда-то, еще в юности, Самарин любил девушку, а она вышла за другого, за того, кто стал отцом Сергея, а потом погиб на фронте. Выждав год, Самарин посватался к Алтуниной. Оба тогда были еще молоды и вполне могли бы построить семью заново. Но мать Сергея не согласилась. Самарин женился на другой. После войны окончил институт и продолжал работать здесь же, на заводе. Его назначили начальником кузнечно-прессового цеха. И когда Сергей подрос, вошел в силу, то попал именно в этот цех. Да он и не мог попасть в другой: здесь ведь работал его отец на паровоздушном молоте, все об этом помнили.

Очень часто исподтишка разглядывал Сергей начальника цеха: одутловатая полнота, красные, как свекла, щеки, неприятная острота в маленьких серых глазах. Трудно представить, каким он был четверть века назад. Но, несомненно, плотные, крепкие щеки были и тогда. Без этих щек не было Самарина. И он мог стать отчимом Сергея? Спасибо маме за то, что не изменила памяти отца. А ведь ей не сладко приходилось одной, без мужской поддержки.

Нет, не мог Сергей представить Самарина в своей семье. Сергей неизменно думал, глядя на Самарина, что и отец мог бы окончить институт и возглавить кузнечный цех. Конечно, тогда, в годы войны, кто-то должен был ковать танки — женщинам такая работа не под силу. И Самарин ковал их, не щадя себя, получил орден за трудовую доблесть. Он отчитался перед народом, а перед Сергеем ему нечего отчитываться. Да Самарин, скорее всего, и не замечал его, уйдя по уши в свои заботы. Сергей был для него просто рабочей единицей.

И все же... Алтунин догадывался, что в действительности было совсем не так. Самарин почему-то сразу невзлюбил его. В чем это проявлялось? В массе мелочей, в почти неприметных для стороннего глаза ущемлениях. Он словно бы старался взвалить на Сергея работенку потяжелее, допекал придирками к качеству поковок. Любой срочный и сложный заказ неизменно вешал на шею Алтунина. Сергей явно не нравился начальнику цеха, и он всякий раз давал это почувствовать. Почему-то у него сложилось о Сергее мнение, как о работнике бесперспективном, которого, собственно, и продвигать-то не стоит: получил в свое распоряжение паровоздушный молот — вот и вкалывай до седых волос.

Однажды даже Скатерщиков взорвался:

— Не понимаю тебя, Сергей. Всегда ты был напористым, а Самарин из тебя веревки вьет, и ты хоть бы что! Ну объясни: почему он все срочные и не очень приятные заказы перекладывает на нашу бригаду? Материальной выгоды нам от этого почти никакой. Да еще и упрекает: «топчетесь на месте», подгоняет: «живей, живей!». Это же за какие такие грехи? Рядом, на таком же арочном молоте, ребята работают спокойно, без дерганья, им за все время ни одного ответственного заказа. А я из-за всей этой срочности могу троек в институте нахватать: руки до учебников не доходят.

Неизвестно почему, слова Скатерщикова, в общем-то справедливые, глубоко возмутили Сергея. Он спросил резко:

— Что это ты, Петенька, в критиканство ударился? Легкой жизни хочется — переходи на соседний молот. И запомни: начальнику цеха лучше знать, кому какой заказ поручить: он начальник.

— Спасибо, что объяснил. Одним словом, дисциплина. Как в родной роте. Недовоспитал ты меня, не научил ценить особое доверие начальства: я ведь, как несчастный обыватель, все перевожу на материальную заинтересованность. По мне, научно-технический прогресс требует ритма на производстве, деловых отношений между людьми без всякой там ставки на энтузиазм и повышенную сознательность, чтобы не приходилось оказывать кому-то особое доверие, а если уж это потребуется, то плати вдвое.

— Ты прав, — сказал на это Сергей, — я в самом деле недовоспитал тебя: трухи у тебя в голове много. Деловой человек без энтузиазма и повышенной сознательности — это ж, если хочешь знать, просто холодный ремесленник. Это человек с рыбьими глазами: ему все равно, в каком пруду плавать, лишь бы корм был.