Израиль, которого не было

«Перезагрузка» Поля на латинский манер происходила тогда не только в областях, контролируемых орденом и венграми. Давление со стороны папства пришлось испытать всем византийским федератам. Молодые латинские сепаратисты, изобретя филиокве, старались перетащить под свои знамена все византийское воинство, прельщая его благами независимости от Константинополя и королевскими коронами. Зараженные бациллой сепаратизма, «клюнули» на это и Сербия с Болгарией. Но союз их с латинским Римом оказался мертворожденным. Лишь для отвода глаз приняли они несторианство. Как только исполнилось вожделенное и стали они полноценными государствами, уния была перечеркнута. Тем более что позиция папства в регионе пошатнулась и усилилась правопреемница Византии Никея, возглавляемая энергичными Ласкарисом и Ватацем. Несторианство, как ненужный хлам, было отброшено, и государства эти вернулись… К чему? Конечно же, к арианству! К чему же еще? Ведь оно в форме богомильства и было исконной верой населения этих стран[107].

Удивительное дело: уже через год после захвата Константинополя (14 апреля 1205 г.) бывшие византийские федераты, объединившись под руководством болгарского царя Калояна, нанесли латинскому воинству сокрушительное поражение в битве при Адрианополе. Тогда погиб или был взят в плен первый латинский император — Балдуин Фландрский. Самое интересное здесь то, что только годом раньше тот же Калоян получил из рук папского легата королевскую корону. Интересно также, что контакты с папством не прервались и после битвы. Но изменили ли они картину религиозных предпочтений болгар? Вряд ли. Исследователи сходятся в одном: подчинение Ватикану вплоть до окончательного разрыва с ним болгар в 1233 году носило лишь формальный характер, не затрагивая существа веры.

Политическими мотивами были продиктованы и контакты Сербии с курией. Желание освободиться от византийской зависимости — не единственная их причина. Очень уж неуютно чувствовала себя страна в окружении союзников Ватикана. Например, в 1214 году на нее напали одновременно латинский император Генрих, деспот Михаил Эпирский и болгарский царь Борил. Захватить Сербию намеревался и венгерский король Андрей II. Покровительство престола святого Петра предоставляло возможность не только сохранить страну, но и расширить ее владения. В 1216 г., по сведениям хорватского хрониста Фомы Сплитского, папские легаты возложили королевскую корону на голову Стефана, среднего сына великого жупана Рашки Стефана Немани, занявшего после смерти отца его пост. Понятно, что без церковной унии, включающей в себя подчинение сербской церкви папству, это действо не обошлось.

Только в 1219 году, после поездки младшего сына Немани, известного как святой Савва, в Никею, положение изменилось. Заручившись поддержкой Федора Ласкариса, Савва принял решение о создании автокефального архиепископства, что означало полный разрыв с курией и возвращение к «отчей вере» — православию (арианству). Тем более что страна, по сути, от нее и не отходила. Я имею в виду господствовавшее на Балканах богомильство с центром в Боснии — народную веру, на содержании которой никак не отразились политические кульбиты властей предержащих в этом регионе.

Точно так же уйдя из-под опеки папства после изгнания из Трансильвании Белой IV, к «отчей», хазарской вере, арианству, должен был вернуться и орден, став полноценной ордой. Тем более что состоял он большей частью из тех же «сербов», или «королевских сервиентов», которых использовал Андрей II для того, чтобы приструнить их же строптивых «некрещеных» соотечественников — куманов. (Это, кстати, согласуется с фактом двух крещений Стефана Немани — по католическому и по православному обряду)[108].

Но не только в приверженности древним традициям и обиде на католического короля крылись предпосылки возврата к отчей вере. Данная вера в отличие от более сложного для восприятия несторианства была единственно возможным в Поле вариантом вероисповедания.

Арианство, ставшее предтечей ереси жидовствующих и старообрядчества, прижилось и удержалось в Поле благодаря немногочисленности догматов и простоте отправления культа. Не могло в солдатской среде стать популярным что-либо помпезное и сложное для восприятия. Ни в менталитете «кочевников», ни в походных условиях их жизни не было для этого предпосылок. Вот как описывает Гоголь «церемонию» принятия в запорожцы в «Тарасе Бульбе»: «Здравствуй! Что, во Христа веруешь? Верую! — отвечал приходивший. И в Троицу святую веруешь? Верую! И в церковь ходишь? Хожу! А ну, перекрестись! Пришедший крестился. Ну, хорошо, — отвечал кошевой, — ступай же в который сам знаешь курень».