Израиль, которого не было

Вряд ли стоит искать виновников размежевания: к нему привела неумолимая логика событий. Новая религия вызрела в недрах конфессии — религия спасения, религия сирых и убогих. Понадобилось подсластить горькую пилюлю одиночества человека в безбожном мире, — а возможность утешиться вмешательством «добренького бога» в старой вере не допускалась, — и вот появляется фигура, взвалившая на себя вместе с крестом все наши прегрешения. Так и возник раскол, породивший вместе с конфессиональными и этнокультурные различия между его участниками.

Казалось бы, погибли «овцы Израилевы», умерла старая вера. Ведь даже современные иудеи не сохранили ее в прежнем виде, скатившись к фарисейству. Но нет. Как феникс, возрождается она раз за разом из пепла. Стоит только присмотреться, и вот мы узнаём ее в учениях катаров и богомилов, протестантов и старообрядцев, мусульман и караимов, даосов и масонов. Даже чуждые элементы местных культов и верований, облепившие ее во множестве, как мухи, не в силах скрыть ее первозданную суть.

Но самое интересное здесь, что сохранили веру как раз те, кто как будто от нее отказался из меркантильных соображений. Всадники Рима. Те, которых называли хазарами и казаками, тамплиерами и тевтонцами, монголо-татарами и половцами. Вторая, помимо жрецов, ипостась древней элиты. Многие из них даже не знали, что гибнут в битвах и на кострах за древнюю веру Израиля, не признавали в евреях своих хотя бы бывших единоверцев. Почему приглянулась им эта вера, мы уже знаем. В силу своей простоты, позволявшей раскрыться их жизненному потенциалу, не отягощающей душу и тело грузом ненужных обетов и церемоний. Simplex sigillum veri, — говаривали древние[111]. Истина как проявление рационализма. Истина, состоящая в том, чтобы не умножать сущностей. Отсюда и монотеизм, заменивший многобожие. Отсюда и неприятие церкви, как ненужного посредника между людьми и Богом.

Неожиданный получается итог. Прямые, как считается, наследники старой веры, иудеи, не сохранили ее, скатившись к фарисейству. Палочка эстафеты оказалась в руках тех, кто по всем приметам не должен был ее подхватить, — готов, тамплиеров, тевтонцев, казаков и прочих христианских воителей. Поразительное дело: исповедуемые ими (часто втайне) новейшие реформистские учения — различные разновидности иудеохристианства, протестантства, старообрядчества — оказались более близкими к древней вере израильтян, чем современный иудаизм.

То же можно сказать еще об одних всадниках — арабах и сельджуках — вера которых, ислам, восходила к древнему учению ханифов, также по сути являющемуся ближневосточной вариацией иудаизма саддукейского толка.

Еще раз подчеркиваю: старая вера там, где всадники.

Возникает закономерный вопрос. Если всадники сохранили веру, то не всадниками ли она порождена? Вера-то солдатская, как выяснилось. Иудеи-то здесь причем? Они ведь жрецы, а не солдаты. Тем более что к ним в этой вере почтительного отношения не предусматривалось, о чем я говорил в связи с отношением казаков к духовенству.

Но если вера порождена солдатами, то какими из перечисленных? Здесь надо иметь в виду, что речь идет о поиске обобщающего понятия для всех этих «римлян», «тевтонцев», «тамплиеров», «сербов», «венгров», «казаков» и прочих членов братств, обслуживающих древнюю элиту.

И здесь опять вспоминаются вездесущие хазары, будто бы разгромленные Святославом, но каким-то непостижимым образом проявившиеся в движениях стригольников, «жидовствующих» и уже современных староверов. Уже одно это говорит в пользу пребывания этого феномена в кругу нужных нам универсальных понятий.

Но и в других отношениях не укладывается он в отведенные ему официальной историей узкие рамки. Может, и можно поверить в то, что маленький, но гордый народ, занимающийся разведением винограда и производством рыбьего клея где-то между Волгой, Доном и Северным Кавказом, попутно держал в страхе Киевскую Русь, отбивал атаки мусульманских орд и роднился с византийскими базилевсами. Но уже с трудом верится в то, что иудаизм, давно выведенный из обращения и так же давно не распространяемый миссионерами в силу запрета на прозелитизм и приобщение к вере нечистых «гоев», мог здесь не только появиться, но и приобрести огромное влияние.

С еще большим трудом верится в широкое распространение этого влияния уже самими этими производителями рыбьего клея на сопредельные государства — Киевскую Русь и Московию. А между тем, в том, что это влияние было, и было нешуточным, мы уже успели убедиться.