Израиль в Москве

Насупившаяся Лубянка с пресловутым желтым домом. Вместо Дзержинского, полагает Израиль, поставят памятник Егору Гайдару, спасителю нации, отцу изобилия. Скверный мокрый сквер. На дорожку присесть.

Площадь Ногина. Памятник героям Плевны. Здесь был сад камней. Собирались худреды разных издательств и давали друг другу работу. В своей редакции не разрешалось больше раза в год получить коммерческий заказ. А «Садом камней» памятник назвали из-за фамилий: Зильберштейн, Гольдштейн, просто Штейн и примкнувший к ним Камянов. На идише «штейн» — камень. Встреча обычно заканчивалась в ближайшей шашлычной «Мтацминда».

Изина дорожная карта привела его в страну Маросейку. На Маросейке моросило. В Израиле такой дождик называется «тиф-туф». Любимая кепка, купленная в Англии, начала мокнуть.

Когда-то здесь были храмы бога Комсомола. Изя даже целый месяц обедал в их столовой. Консультант одного из диафильмов, борзый инструктор ЦК ВЛКСМ, подарил Изе пропуск в их коммунизм. В те чахлые годы обеды эти поражали качеством, разнообразием и дешевизной. Икра, сервелат, праздрой, клубника. Номенклатурная пища. Наглая упитанная элита наслаждалась своей исключительностью.

Где-то рядом был так называемый «Русский чай», где можно было откушать неизвестное «мясо в горшочках». Теперь это китайская чайная. «China». Название уместное и, как сейчас говорят, «релевантное». При чем тут «реле»?

Дальше располагалась шашлычная с подвалом и трудной жилистой говядиной. Теперь здесь фитнесс-центр «Армстронг». Мокрые прохожие, капюшоны до глаз, хмуро оглядывают бегущих на электродорожках менеджеров среднего звена. Ярко освещенные, за стеклянной стеной, они кажутся небожителями.

Неожиданный прилавок с фруктами. Продавец, румяное лицо восточной национальности плюнуло на яблоко и вытерло рукавом. Чтобы блестело.

Веселый Старосадский переулок. Солидная кирха, цветные витражи, могучий орган. Глаз отдыхает на лютеранском шпиле. Здесь была студия «Диафильм». Мало кто вспомнит суетливую перегороженную Воронью слободку, бурлившую в этой церкви. Здесь он работал, праздновал, свистел, терпел и кувыркался. Расцвет застоя, по-нынешнему — стабильность. Союз ржавел и брежневел.

«Диафильм» закончился вместе с Советским Союзом. Остались воспоминания. Что прошло, то стало мило. Он кружил вокруг кирхи, как бабочка вокруг лампы. В страшные тридцатые большевики этот храм изнасиловали с особым цинизмом: шпиль с крестом срубили, часы на башне унесли для какого-то наркомата, шехтелевские фонари исчезли во мраке проходного двора.

Здесь, в Старосадском, в кирпичном доме напротив студии, родилась Марта. Возможно, Изя встречал ее бегущей в школу, но не догадывался, что это его будущая жена. Разница в возрасте все-таки — девять лет. Дороги, которые нас выбирают.

Сейчас она встречается с одноклассниками, с Колей Бурмистровым, с которым играла в школьном спектакле: он был поручик, а она — кавалерист-девица. И было это «давным-давно». Больше чем пять генсеков тому назад.

Где-то в тумане мерцает ОВИР — тупик рефьюзника. То есть «отказника». Восемь лет ему не давали разрешения на выезд. Здесь красавица майор разорвала наконец их «серпасто-молоткастые» паспорта. Лишила гражданства. А начальница отдела кадров «Диафильма», молодой коммунист, когда Изя пришел увольняться, прошипела: «На коленях назад приползете».

Вот и Бульварное кольцо, за ним Садовое, обручальное и прочие кольца памяти. Дождь переходит в снег. Стоит октябрь промокшими ногами на скользкой и холодной мостовой.

Октябрь, ноябрь, соплябрь, озябрь…

Гербарий памяти

Он перешел на другую сторону, посидеть у Покровских стареньких ворот. Прижаться щекой к равнодушной Москве. Взглянуть на жену Ленина. В граните она смотрелась неплохо. Была, кажется, «народоволкой». Народные волки.

Покровка, Солянка, Таганка. Покровские дрались с солянскими. Авантюрная пробежка по зебре. Машины не сбавляют ход. А дорога ведет к храму. Туда, где царит роскошная Елоховская церковь. Боря, племянник, вчера клялся, что сам видел, как из нее вышли три богатыря: Быков, Лунгин и Спиваков, размашисто перекрестились, а шедший за ними Михалков, ласково, в усы, промурлыкал: «Вот ведь как Господь управил».

Млеет румяный Разгуляй, вызывающий в памяти бестолковую юность, фарцовщиков Фирса и Строковского, амбала-продавца из мебельного Леху Мохнаткина, у которого Изя добыл рижскую стенку. Там же обитал Егорка. У него на подоконнике жил в банке чайный гриб — заспиртованный уродец, а за стенкой соседка Гавриловна спала в одной постели со своим великовозрастным сыном.

После матерных переулков Покровки с пузатыми купеческими домами распахнулись грязноватые Чистые пруды. Когда-то здесь скользили по воде черные лебеди. Красные клювы удачно дополняли их облик. Лебедей не видно, возможно, их перевели на зимние квартиры. В пруду болталась пивная банка, окурок, презерватив. Декадентский натюрморт. За щеткой кустов — дорические колонны кинотеатра «Колизей», ар-нуво. Теперь — театр «Современник».