Израненное сердце

Я трогаюсь, едва дождавшись, когда ворота разъедутся, и с ревом въезжаю внутрь. Я чувствую, как горит моя шея. Теперь Симона еще более великолепна, чем раньше. Интересно, будь мы парой, смог бы я вынести то, как мужчины пускают на нее слюни, куда бы она ни пошла. Эти охранники не могли удержать язык за зубами. Мне хотелось выскочить из машины и выбить дерьмо из них обоих. А ведь Симона даже не моя.

Не имеет значения. Это все равно невозможно.

Девять лет назад Симона ясно дала мне понять, чтó она думает о наших отношениях.

Я не дам ей ни малейшего шанса вновь вырвать и разбить мое сердце. Я едва пережил прошлый раз.

Мы подъезжаем к дому, и Симона удивленно вздыхает при виде него. Вряд ли она впечатлена – это место просто нелепо. Это самый претенциозный особняк, который мне только доводилось видеть. Он куда уместнее смотрелся бы в Бель-Эйр, чем в Чикаго.

Это белоснежное чудовище в греко-римском стиле, которое выглядит так, словно три особняка поставили друг на друга. Сплошное нагромождение колонн и завитков, арок и проходов. Полукруглая подъездная дорожка огибает гигантский фонтан, превосходящий размеры фонтана Треви в Риме. Вода бьет из пасти дельфинов, а несколько русалок цепляются за мощные руки и ноги короля Тритона.

Я останавливаюсь у фонтана, чтобы парковщик мог взять у меня ключи.

– О боже, – шепчет Симона, выходя из автомобиля.

– Добро пожаловать, – говорит парковщик. – Проходите на первый этаж. Вечеринка организована во всем доме и на заднем дворе.

За нами приезжают еще машины. Каждая из них – суперкар стоимостью от двухсот пятидесяти тысяч долларов и выше. Какой-то пацан, на вид не старше двадцати одного, выходит из «ламборджини». На нем шелковая рубашка с тропическим принтом и брюки в цвет. На его шее болтается порядка двадцати золотых цепочек. Несмотря на то что уже десять часов вечера, его глаза скрыты за солнцезащитными очками с зеркальным покрытием.

– Похоже, эта вечеринка не в моем вкусе, – говорю я Симоне.

– А какая вечеринка в твоем? – спрашивает она, подняв брови.

– Ну… – Если так подумать, то никакая.

– Наверное, пинта «Гиннесса», часик на бейсбольной площадке и поездка вдоль берега озера, – с легкой улыбкой предполагает Симона.

Звучит как идеальный день.

Меня беспокоит то, с какой легкостью она это озвучила. Как и то, что девушка помнит, каким я предпочитаю свой кофе. Я чувствую себя голым и беззащитным.

Иногда я говорю себе, что та связь, которую я чувствовал с Симоной, была только в моем воображении. Что будь реальной, девушка никогда бы не ушла.

А потом Симона доказывает, что действительно понимает меня, и это сводит с ума. Это рушит всю историю, которую я создал в своей голове, чтобы объяснить ее резкое исчезновение.

Я понимаю, что смотрю на нее сердито, потому что девушка отшатывается от меня и улыбка исчезает с ее лица.

– Пойдем в дом, – говорю я.

– Конечно, – слабым голосом отвечает Симона.

Я не беру ее под руку, но держусь близко, когда мы входим в особняк Кенвуда. Свет приглушен, и я не знаю, кого мы тут встретим.

Музыка громкая и грохочущая, от нее сотрясаются стены и картины на них. В то время как внешний вид дома выполнен в духе псевдоантичности, интерьер выполнен в стиле флуоресцентного поп-арта, с люцитовой мебелью, игровыми автоматами для пинбола и безвкусными скульптурами, похожими на гигантские красные губы, блестящие гитары и животных из хромированных шариков.

Гости выглядят не менее вызывающе. Половина этих нарядов уместнее смотрелась бы в цирке, чем на вечеринке, но я вижу достаточно брендов, чтобы понять, что все это дорого.

– Это нынче в моде? – бормочу я Симоне.

– Видимо, среди богачей, – отвечает она. Моя спутница кивает головой в сторону молодой женщины, одетой в облегающее мини-платье и пару синих меховых ботфортов. – Эти сапоги стоят четыре тысячи долларов. Они из осенней коллекции Версаче, которая еще не поступила в продажу.

– Вот как. Я думал, она освежевала маппета.

Симона смеется.

– «Дорого» не всегда значит «красиво».

Я помню, что когда-то Симона и сама хотела стать дизайнером.

– Ты пошла учиться в Парсонс? – спрашиваю я.

Она качает головой:

– Нет. Так и не удалось.

– Почему?

– Ох… – вздыхает она. – Помешала работа и… прочее.

«Прочее», видимо, подразумевает ее родителей.

– Но я иногда рисую наброски нарядов, – говорит Симона. – У меня таких целый блокнот.

Не подумав, я говорю:

– Хотелось бы посмотреть.

– Правда?

Девушка смотрит на меня с самым душераздирающим выражением лица. Какого, какого, какого ХРЕНА ее интересует мое мнение? Я не понимаю. Как Симона может быть одновременно такой бесчувственной со мной и такой сентиментальной?

– Нам лучше поторопиться, – грубо говорю я. – На случай, если охранник действительно решит позвонить Кенвуду.

– Точно, – говорит Симона, опуская взгляд. – Разумеется.

Дом под завязку набит тусовщиками, особенно на первом этаже. На заднем дворе у бассейна толкаются десятки людей – кто-то плавает, кто-то отмокает в джакузи. Некоторые выглядят так, будто купались прямо в одежде, другие наполовину или даже полностью голые.