Израненный (ЛП)

Звук воды в тишине заставляет меня тут же подорваться и бежать ванную, которая находится в их спальне. Из-под двери виднеется небольшая полоска жёлто-оранжевого света, которая становиться больше, когда я открываю дверь. Из наполненной до краёв ванны на кафельный пол выливается вода. Она здесь, лежит в ванной, вода укрывает её бледное, хрупкое тело. Она голая, поэтому мне хорошо видна радуга фиолетовых, зелёных и жёлтых ушибов на её коже. Её руки лежат по обе стороны ванны, и в одной руке она держит оружие. Пистолет, которым, вероятнее всего, она убила чёртового хищника.

— Мам, — Ной отталкивает меня в сторону и зовёт её по имени, страдание в его голосе безмолвным эхом отражается во мне.

— Не походи ближе, — предупреждает она слабым голосом. Она держит глаза закрытыми и откидывает свою голову обратно на спинку ванны. — Мэддокс?

— Да, мам? — она вздыхает, ничего не говоря в течение длительного времени, а затем всё-таки решается на разговор. — Ты старше. Я отослала бы тебя за три минуты до прихода Ноя, — она звучит очень странно. Это не похоже на слабый шёпот, но есть в нём что-то, что я не могу объяснить. Она звучит так отдалённо. Физически — телом — она здесь, но разумом — я не уверен. Я не могу винить её. Она прожила с этим ублюдком намного больше нас. Пятнадцать лет брака с монстром не принесли ничего хорошего.

Она поворачивает голову к нам и смотрит бездонными голубыми глазами на меня и Ноя. Правый глаз опух и закрыт, а вот левый открыт достаточно, чтобы сосредоточиться на нас.

— Ты самый сильный. Ты всегда был самым сильным… — её голос переходит в плач. Она плачет.

Депрессия.

Вот как можно охарактеризовать её голос. И эта депрессия даёт о себе знать. Она постоянно на коктейле лекарств, возможно, когда она была беременна нами, было также. Ксанакс, Прозак, Лексапро, Литий — список можно продолжать и дальше. Они, кстати, стоят в линию позади меня. И все они очень высокой дозировки. Я брал некоторые из них. Не для себя, а на продажу. Пять сотен долларов, которые я выручил от продаж её лекарств детям в школе, потратилось на покупку оружия. На них был высокий спрос, поэтому я и поставлял их. Риталин употребляли и мы с Ноем.

— Я хочу, чтобы ты продолжил оставаться таким же сильным, Макс. Ты должен защищать своего брата. Держи его в безопасности… как и держал всё это время от своего … от этого монстра, — гнев и истеричные всхлипы душат её. — Я не смогла долго удерживать вас от этого. Я позволила ему сделать это с вами. Боже, да какая я после этого мать, раз допустила такое? Мои милые, милые мальчики, простите меня за всё… простите … простите… — рыдания сотрясают её тело, когда она подносит руку с оружием к своей голове. Я хмурюсь и смотрю, как она наклоняет голову в сторону к этой штуке.

Ной опережает меня, подбегая к ней.

— Мам…

— Нет!

Её крик останавливает его на полпути.

— Мой малыш… мой нежный, маленький Ной. Не… не подходи ко мне. Я не хочу испортить тебя ещё больше, чем уже есть. Сладкий маленький ягнёнок. Прости меня, моё дитя…

— Мам, пожалуйста, — плачет Ной. Часть меня так и хочет крикнуть ему, чтобы он, блядь, повзрослел уже наконец-то. Но я этого не делаю. Я ничего не делаю.

— … я знаю, это не так уж и много … — фыркает она, её глаза и щёки мокрые, пол затоплен. — Я также знаю, что шрамы никуда не исчезнут, но… но он не причинит вам больше вреда. И даже я…

Время двигается медленно, а затем останавливается. Она подносит пистолет к своему рту, смыкает вокруг него губы и нажимает на курок. Выстрел звучит как гром. Он настолько громкий, что сотрясает воздух вокруг нас. Я в ужасе наблюдаю за тем, как её голова разлетается на куски. То, что было мозговым веществом, костями и кровью брызгает в разные стороны, покрывая всё. Брызги крови стекают по стене позади неё. Я чувствую, что она немного попала на мою кожу. Некий звук нарушает эту гробовую тишину. Это Ной. Он в ванной вместе с ней, его голова лежит на её голой груди. Её тело резко опускается вниз, как и её голова, в которой дыра, пуля пролетела навылет. Ной ревёт. Я должен вытащить его отсюда, должен успокоить, но я ничего не делаю. Вместо этого я оставляю его одного. Я позволяю ему погоревать, а затем он сам вернётся в комнату. Что-то в глубине моего сознания говорит мне, что я тоже должен плакать, но нет ничего, кроме внезапной мысли помочится. Я подхожу к кровати, запрыгиваю на неё и становлюсь над его телом.

Моё оружие всё ещё в руке, я спускаю пижамные штаны до колен. Хватаю свой член левой рукой и направляю его ему на голову, говоря на выдохе: