Изумительное буйство цвета

Итак, мы покидали дом номер 32 по Теннисон-Драйв под конвоем. Мы с Мартином ехали в грузовике, папа следовал за нами на «Вольво», а Пол замыкал шествие на своей синей с металлическим отливом спортивной машине. Мы сидели в грузовике на высоте, поэтому, когда я оборачивалась, мне виден был наш дом за оградой. Тутовые деревья из-за осенней сырости выглядели мокрыми и несчастными, и казалось, что сам дом, так прочно обосновавшийся и в своей собственной, и в нашей истории, утопает в грязи и отказывается признавать направленное вперед движение времени.

Мы перевезли всю мебель в мою новую квартиру, перенесли все наверх через три лестничных пролета. Никто не вышел из соседних квартир, чтобы поздороваться с нами или порадоваться моему приезду. Мы расставили мебель по комнатам, повесили занавески и убрали посуду на место.

После этого все вместе отправились на Теннисон-Драйв перекусить. Отец помешивал нашу любимую еду, подливал соус на сковородку и что-то бормотал себе под нос. Он еще раз продумывал список вещей, необходимых для обустройства дома, довольный своим занятием даже несмотря на то, что никто к нему не прислушивается. Впрочем, предмет разговора был не так-то и важен.

— Картофелечистка! — провозгласил он, с драматическим жестом поворачиваясь ко мне лицом. — Держу пари, ты осталась без картофелечистки.

* * *

Теперь у меня есть и картофелечистка, и плита, и холодильник. Стала ли я богаче от обладания всеми этими предметами? Разве они изменили что-либо во мне? Я не очень-то часто прихожу домой. Зато у меня есть Джеймс.

Больше я не ощущаю себя взрослой. Как-то так получилось, что после моего переезда, после замужества, после моей потери я стала двигаться в обратном направлении. Я снова сама себе кажусь любимицей взрослых, маленькой, без определенной цели в жизни, полностью зависимой от других. Я с удивлением обнаруживаю в себе желание спрашивать у взрослых разрешения перед тем, как начать что-то делать:

мне сейчас можно лечь спать?

можно кое-что приготовить на плите?

ничего, если я закончу книгу завтра?

выключить свет?

Я делаю себе тосты, заглядываю в холодильник, чтобы взять апельсинового сока, но не нахожу его там. Наполняю стакан водой из-под крана, проглатываю ее вместе с тостами совсем не потому, что голодна, а оттого, что понимаю — так надо.

Звонит телефон, я подскакиваю от неожиданности, но не беру трубку. Может, это в школе узнали, кто я, может, звонит Элен.

Когда он перестает звонить, я устанавливаю автоответчик. Затем ложусь на диван и засыпаю.

Те сны, что снятся мне, не освежают. Я просыпаюсь измученной. Попытка их вспомнить похожа на шаг в чуждое мне существование, мир, параллельный реальному, зловещий и деформированный, где формы растянуты и искажены, как на картинах Сальвадора Дали.

Я вижу сны в цвете, но краски кричат, мерцают, сталкиваются, порождая дисгармонию. И так много оттенков! Нет просто красного, а есть и малиновый, и багряный, и алый, и розовый. Для красок моих снов не хватает названий. Я просыпаюсь от желания обрести некую зрительно ощутимую тишину, ищу то маленькое темное местечко, на которое не падает свет.

— Китти, это Джеймс. Ты дома?

И зачем это он объясняет, кто он? Я же знаю его голос. Мы женаты уже пять лет.

— Я знаю, что ты дома, потому что, когда я звонил в последний раз, автоответчик не был включен.

Очень умно. Как получилось, что я сама об этом не подумала? Однако я остаюсь на диване. Не хочу разговаривать.

— Возьми трубку, Китти.

У него такой грустный голос, но не могу сказать, что поверила ему. Он так же любит свое пространство, как и я — свое. Скорее всего, он звонит из чувства долга. Может быть, в глубине души надеется, что я не отвечу, но ему надо убедить себя самого, что это не так.

Я почти готова вскочить и взять трубку или открыть его дверь, что рядом с моей, но я этого не делаю. Я знаю, что ему будет гораздо приятнее посидеть и поиграть в компьютер.

Я знаю, что он не придет до тех пор, пока я его не попрошу.

— Китти, я перезвоню позже. Если я нужен тебе, я дома.

Телефон звонит каждый час. Он не говорит ничего. Просто ждет. А мне бы хотелось, чтобы он что-то предпринял. Чтобы он воспользовался своим ключом, ворвался сюда, нашел меня здесь на диване и сжал бы в своих объятиях.

Но этого не произойдет, потому что, если бы он это сделал, он не был бы Джеймсом.