Изумрудная песнь

Наверно, если бы Ульд встал и смог отвлечь дурачка, чтобы незаметно приблизиться, одного бы прыжка хватило, чтобы ухватить его за лодыжку и сбросить вниз. А там… кто знает, может у этого доброхота найдется что-то поинтереснее серебряной фляжки. Охотничий нож, например?

– Да не бойся ты, не отравлено. – По-своему расценил хмурое молчание орка юноша. А потом вдруг подсел еще ближе к краю, настойчиво протянул, словно увещевая неразумного ребенка: – Поешь. По-ое-ешь. Просто развяжи этот узелок и голод сам тебе напомнит как это делается!

Эльф задорно рассмеялся, но тут же умолк, заметив что этой нелепой шутке не удалось поднять настроение угрюмому пленнику.

– Ну, чего молчишь-то? Я слышал ты сносно говоришь по-эльфийски, так что не прикидывайся что “моя твоя не говорить”.

Ульд смерил через чур довольную физиономию эльфа тяжелым взглядом и, ногой подтянув к себе узелок, без труда развязал его левой рукой.

– Лучше компанию не нашел, остроухий? – язвительно спросил он, увидев перед собой краюху еще горячего хлеба, внушительный кусок дырявого сыра и целую стопку тонко нарезанных ломтей вяленого мяса.

От яркого, пряного аромата, ударившего мужчине в ноздри, у него тут же жалобно заурчал желудок.

– Ах-ха-ха! Ну вот, так-то лучше. Чем же мне может быть плоха компания, того кто на язык остер?– Обрадовался эльф. – Да не смотри же ты так сурово на этот кусок хлеба! Ешь смело.

– Вот еще. – Хмуро буркнул Ульд, поспешив накрыть ароматные дары обратно. – Шел бы ты лучше отсюда, болтун, пока твои не увидели.

– О, об этом не беспокойся! – коварно ухмыльнулся эльф и игриво потер друг об друга ладони, – Никто не помешает нам приятно поболтать. По крайней мере пока не облегчится как следует во-он в тех кустах. Что смотришь? А нечего угощаться неизвестными ягодами из рук незнакомых красавцев.

– Это ты стало быть красавец? – криво усмехнулся Ульд.

– Конечно я. Ну, не ты же! – фыркнул юноша, кокетливо откинув с плеча пшеничную прядь.

Почему-то это отчаянное позерство действительно развеселило Ульда. А вновь призывно рыкнувший желудок, еще и пробудил в нем безрассудный порыв. Мужчина откинул край ткани, скрывавший предложенное ему угощение, и одним движением отломав треть от хлеба, целиком засунул его себе в рот.

– Вкусно? – с интересом спросил эльф, мечтательно подперев кулачком скулу. – Да не смотри так, точно не отравлено! Лантишан мне свидетельница. И вина выпей. Вон там, во фляжке. Тебе пригодится.

– Хочешь чтобы я побольше нагадил, когда твои меня на дереве завтра вздернут?

– Хах, юмор висельника. Это я люблю. – Еще шире улыбнулся остроухий. –  Но тебя кстати вряд ли повесят. Скорее обезглавят. Но знаешь, смеяться в глаза страху – это и есть настоящая смелость.

– Кто сказал, что я боюсь? – с усмешкой переспросил орк.

– Ты прав. Это они боятся. Неизвестности.

Ульд даже перестал жевать. Пожалуй, при всей своей легкомысленности и позерстве этот эльф не был так прост.

– А ты не боишься? – осторожно спросил мужчина, отложив недоеденный кусок сыра.

Пожалуй, незваному гостю удалось его заинтересовать.

– Все чего-то боятся, но мой страх другого рода. – Со вздохом, полным невыносимой трагичности бытия, отозвался юноша.

– И что же страшит такого болтливого остроухого, как ты?

Похоже своими вопросами о нем любимом мужчина попал в точку. Эльф оживился, еще ближе склонившись к краю ямы, чтобы лучше видеть своего собеседника.

– О, много чего! – сказал он с воодушивлением, – Боюсь, что однажды упьюсь вина, усну в снегу и отморожу пальцы. Или что надорву связки на очередном празднике равноденствия или Филиамэль Лантишан. И больше всего на свете боюсь, пустоты. Вот здесь. – Эльф картинно приложил к груди раскрытую ладонь.

– Чего? – фыркнул орк.

Юноша тоскливо посмотрел вдаль, сжав ладонь на груди в маленький, совсем не мужественный кулак.

– Эх… боюсь что красота вокруг однажды перестанет трогать мое сердце и, когда я  вновь увижу нечто прекрасное, ничто не отзовется в нем. Да, в этот день я и умру.

Сокрушенно добавил он, прикрыв веки.

– Ммм… – безучастно протянул Ульд, закинув в рот пару кусков мяса.

Эльф внезапно всполошился.

– Не понимаешь?

Посмотрел на него сурово и вдруг вскочил с места, на мгновение исчезнув за краем ямы и тут же появившись с необычным струнным инструментом в руках.

– Вот, слушай. Вчера родилось…

Вновь сев на край, он провел по струнам длинными пальцами и подтянув пару колышков, державших звонкие струны, запел сладким, нежным, почти девичьим голоском:

Ты строго не суди,

Судить тебя готовых,

Им не пройти пути

Которым ты прошел

Закрой глаза,

Открой им сердце снова

Кто знает, вдруг поймут

Что ты судьбу нашел

Дыханье затая, глядишь покорно

Обезоружен,

Взглядом усмирен,

Зеленоглазой девой с нравом вздорным,

Не зная что теперь

На веки ей пленен…

Стоит ли говорить, что Ульд так и остался сидеть на месте, с приоткрытым ртом. И дело конечно же было не в красивом голосе эльфа, а в словах его песни.

Оскорбительно точных словах.