Изумрудная скрижаль

Ехали не два часа и не три, а без малого пять. Максимову мнилось, что не может быть на свете ничего хуже деревенской дороги, но, когда карета свернула в лес, они угодили в настоящую трясину. Лошади, уж на что крепкие, выбились из сил, выволакивая ноги из густого киселя. Раза четыре приходилось останавливаться, Йонуц спрыгивал с козел и, рыча по-медвежьи, подталкивал карету сзади. Если бы не чудовищная сила, таившаяся в его ручищах, нипочем бы не выбрались.

Граф Ингерас за весь путь не выговорил ни слова. Сидел себе, прямой и недвижный, не сводил глаз с Аниты, которая что-то шептала в горячечном бреду. Один раз сквозь тучи проклюнулось заходящее солнце, и его оранжевый луч проник в окошко кареты, заскакал на лицах. И вот тут граф впервые проявил беспокойство. Верхняя половина его лица, не скрытая шарфом, сморщилась, как печеное яблоко. Он протянул длинную худую руку, надвинул на окно непроницаемую кожаную шторку и только тогда успокоился.

В карете стало темно, Максимов уже не видел своего соседа, но чувствовал, что тому атмосфера полного мрака нравится куда больше, чем свет, пусть даже не очень яркий.

Так доехали до места назначения. К тому времени наступила ночь, и, выйдя из кареты, Максимов различил над головой, в клочьях расползшихся в стороны туч, лимонно-желтую луну с небольшой щербинкой сбоку. Он думал, что граф Ингерас, увидев ее, снова забеспокоится, но непонятный черный человек не рассердился на луну за ее бледное сияние, а, наоборот, кивнул ей, как старой знакомой, и выражение его глаз смягчилось.

Карета стояла у ворот исполинского замка, громоздящегося на плоской вершине поросшей лесом горушки. Максимов обратил внимание на то, что к замку ведут несколько троп – и широких, и поуже. Все они терялись в густой чаще, и сказать с точностью, по какой из них приехала карета, было невозможно. Ему подумалось, что предусмотрительный граф зашторил окно не только из нелюбви к солнцу, а потому что желал скрыть от своих спутников дорогу.

Мерцания луны не хватило, чтобы рассмотреть замок во всем его величии. Максимов увидел только причудливое нагромождение башен. Одна из них, самая высокая, представляла собой параллелепипед со скошенной верхней гранью, из которой торчали дымовые трубы и что-то наподобие сторожевой вышки, откуда, надо полагать, хорошо просматривались окрестности. Другие башни были цилиндрической формы, с конусообразными крышами, очень вытянутыми и заостренными сверху так, что они напоминали колпаки сказочных гномов, даже чуть загибались книзу наподобие шляпных полей. Крыши были выкрашены в коричнево-рыжий цвет, а сами башни и соединявшие их стены с редкими неширокими оконцами – в молочный. К замку, как успел заметить Максимов, примыкал овальный прудик с тускло поблескивавшей водой. Вокруг торчали деревья, растопырив голые ветви. Под ногами мягко пружинила палая и уже сопревшая листва.

– Добро пожаловать в мое логово, – промолвил граф Ингерас со своей всегдашней скрытой иронией.

Максимов с осторожностью поднял на руки Аниту. Болезнь источила ее, она казалась легкой как пушинка. Вероника семенила рядом.

Йонуц отворил тяжелые ворота, и предводительствуемая графом процессия вошла во внутренний двор. Земля здесь была вымощена крупным камнем, а посередине виднелся колодец – круглая чаша с затейливыми барельефами (в полутьме трудно было разобрать, какими именно). Граф подошел к массивной двери, нетерпеливо громыхнул бронзовым кольцом с оскаленной львиной мордой. Дверь, как по мановению чародейского жезла, открылась, и путники прошествовали внутрь замка.

Ингерас не стал жаться и предложил своим гостям две великолепные комнаты на третьем этаже. Максимов щедрость оценил, но сказал, что они вполне обойдутся одной, тем более что состояние Аниты требовало безотлучного дежурства возле ее ложа.

– Я бы приставил к вам в помощь кого-нибудь из моих слуг, – сказал граф, – но они… – он замялся, – существа своеобычные. К ним надо привыкнуть.

К Йонуцу Максимов уже худо-бедно притерпелся, но не хотел бы иметь такого слугу рядом с собой. Отдав Веронике приказ распаковать вещи и достать все необходимое, он занялся растапливанием камина. Здесь, в каменном мешке, было стыло, и Анита, устроенная на гигантской кровати, бессознательно сжалась в комочек, не помогали и два стеганых одеяла, которыми ее укрыли.

Внутри замок напоминал классические образцы подобных сооружений из рыцарских романов. Кованые щиты с гербами на стенах, доспехи по углам, винтовые лестницы, колоссальных размеров люстры… От всего этого веяло средневековой романтикой, но Максимова сейчас занимали совсем другие мысли. Поскорее нагреть комнату, вскипятить воды, сделать для Аниты теплый компресс, поторопить графа с началом лечения. Ему казалось, что жизнь ее держится на тонюсенькой паутинке, которая вот-вот оборвется.